Нарисуй мне дождь - страница 26
Был понедельник, не базарный день, посетителей в «Чебуречной» было мало. На улице ветер гулял с дождем. Тяжелые редкие капли косо летели с темного без просветов неба, неожиданно шлепали по лужам, беспокойно стучали в окна. Одинокие пьяницы заседали по углам, уткнувшись в свои кружки. Ли и ее подруги сидели за столом у окна, из которого открывался вид на площадь перед базаром. Я приехал сюда прямо с занятий и сильно проголодался. Взял для всей компании горячих чебуреков и две бутылки темно-красного алжирского вина «Солнцедар», но когда они с интересом начали меня рассматривать, мой аппетит заметно поубавился. Мое предложение выпить за знакомство поддержала только Кланя. Ее открытый взгляд лучился искренней доброжелательностью, но под пристальным взглядом Тани она поставила на место свой стакан.
Тане было всего шестнадцать, но выглядела она намного старше, а по жизненному опыту превосходила меня и Ли вместе взятых. Это была необычная девушка, в ней сразу чувствовалось что-то исключительное. Ее отец, вор-рецидивист, отбывал свой очередной срок в Атосе на берегу залива Терпения, куда она регулярно отправляла посылки. Временами она начинала тосковать по отцу, тогда она звала Кланю и Ли, они садились вместе и сочиняли ему письмо. Это были не обычные письма, каждое из них могло растрогать и камень своею искренней дочерней любовью, которая так не вязалась с Таниной выдержкой и практицизмом. Как она говорила, сама я это чувствую, а сказать не умею, слова не получаются…
Она происходила из потомственной воровской семьи, не знаю, в каком уже поколении. Ли рассказывала, что ее дед и дед деда были ворами. Одного из них, еще до революции за конокрадство селяне сожгли в клуне живьем, а бабка до сих пор содержала малину в районе бывшей немецкой колонии Кичкас. О матери Таня не любила вспоминать, она была простячка и в настоящее время, осужденная на два года за воровство, находилась в женской исправительно-трудовой колонии в соседней Днепропетровской области.
В общем, она была темных кровей, хотя по внешнему виду о ней никогда бы такого не подумал. Несмотря на свою родословную, в Тане было мало наносного, блатного, но общение с уголовной средой не прошло для нее бесследно. По большому секрету Ли поделилась со мной, что Таня абсолютно равнодушна к своим сверстникам, ее интересуют только пожилые мужчины и нравится только оральный секс. Я заверил ее, что унесу эту тайну с собой в могилу.
— Ей скучно с ними, — недоуменно пожала плечами Ли, рассказывая мне о Танином отношении к ровесникам. — Таня считает, что они пустые, как резиновые пузыри.
Среди завсегдатаев «Чебуречной» Таня пользовалась авторитетом. Ее слово имело вес как для опустившихся забулдыг, так и для профессиональных воров, иногда появлявшихся в «Чебуречной». Она обладала острым умом, практически никогда не пила и все время занималась организацией своих, скорее всего незаконных дел. Где-то в районе Зеленого Яра у нее был собственный дом, но где именно не знал никто. Таня жила в нем одна. «Чебуречную» она использовала для встреч с исполнителями своих бесчисленных проектов. Разговаривала она с этими темными личностями только наедине, предварительно отослав под каким-либо предлогом своих подруг.
По сравнению с ними, она была настоящая красавица. Выше среднего роста, с горделивой осанкой, стройной и гибкой фигурой. Невольно притягивала взгляд ее высокая, исполненная античной грации шея с гордо поднятой головой в обрамлении золотистых локонов волос свободными волнами, падающими на смело развернутые плечи. У нее был открытый благородный лоб и необыкновенно красивые глаза чистейшего серого цвета, осененные длинными ресницами. Классически правильный нос слегка портили широкие, трепетные ноздри. В крутом подбородке с ямкой посредине чувствовалась скрытая сила. Резкий разлет бархатисто черных бровей придавал ее лицу дерзкое выражение, а высокие скулы довершали ее надменный вид. Вместе с тем, в ней было что-то хрупкое, воздушное, женственное и от нее не исходило ощущение пустоты, присущее большинству красивых девчонок. Но порой, ее чудные глаза полыхали дикой, всесокрушающей волей.
Как на самом деле звали Кланю, я так и не узнал, она только смеялась в ответ. Она вообще имела привычку начинать хохотать по любому поводу и без повода, тоже. Кланя была старше нас, ей уже исполнилось двадцать пять лет, но эта разница в возрасте никогда не чувствовалась. У нее были веселые полные губы и черные кудрявые волосы до плеч, а озорные, слегка раскосые карие глаза и приплюснутый мальчишеский нос придавали ее лицу выражение дружественной безмятежности. Миловидного ее лица уже коснулась печать преждевременного старения. Истонченную кожу, собранную в мелкие морщины вокруг запавших глаз, маскировал темный горячий лихорадочный румянец смуглых щек.
Кланя всегда была полупьяна, но никогда, в стельку. В ее походке, движениях было столько чувственного изящества, что казалось от нее исходят флюиды откровенной сексуальности. При этом она оставалась совершенно естественной, наверно такой же первобытной непринужденностью отличалась и первая женщина на Земле. Ли рассказывала, что однажды, когда Кланя проголодалась, она отдалась в подъезде за кусок колбасы прохожему мужчине. Он имел неосторожность открыто нести колбасу в авоське и этим бессовестно соблазнял голодных граждан. Не справившись с искушением, эту сделку Кланя навязала ему сама.
Ли рассказывала и о других, не менее дивных подробностях из Кланиной жизни. При этом она утверждала, что «Кланя очень добрая, ей жалко каждого, а люди этим пользуются»… По моему мнению, Ли ошибалась и путала Кланину сексуальную расторможенность с жалостью и добротой. Не исключено, что ошибался я. У нее была простая, бесхитростная душа, совершенно не тронутая опустошительными бурями мысли, и ей никогда было не понять всего ужаса белого дня за окном.
