Тайна трех подруг - страница 71

Лана к Наташе не приходила. Она была уже на шестом месяце беременности, береглась мороза и уличной толкотни, носилась со своим животом, как с наивысшей ценностью, хотя воспринимала его скорее как досадную помеху сексу, чем источник будущей радости материнства. Ребенок нужен был не сам по себе, а лишь как средство еще крепче привязать к себе мужчину, обеспечивающего безбедное существование и в перспективе способного подарить роскошь заграничной жизни. Теперь Лана мечтала уже не о Праге, а о Калифорнии.

После Нового года Георгий пригласил друзей в ресторан. Повод был значительный. Парень заплатил первый взнос в кооператив, а это значило, что вскоре у него появится своя квартира. Рината знала, что Гоша оттягивал решительное объяснение с Наташей еще и потому, что ему некуда было привести молодую жену. В двухкомнатной квартире родителей жил еще и старший брат с женой и ребенком.

В тот вечер Георгий сделал Наташе официальное предложение, и она сразу же согласилась, не став кокетничать, что «надо подумать». Однако с заявлением в ЗАГС вышла загвоздка, поскольку с невестой приключилась неприятность. Она поскользнулась в гололедицу и налетела на угол дома. При падении вывихнула ногу, сильно разбила лицо, но самым страшным казалось то, что она начисто стесала о кирпичную стену крупную родинку на щеке.

Плавно перейдя из отпуска на больничный, Наташка снова залегла в постель и собралась умирать. Несмотря на то что врач объяснил пострадавшей, что ничего страшного не случилась, она возомнила, что теперь у нее непременно «на все лицо разовьется рак», потому что родинки трогать нельзя, и жалобно скулила, упрашивая Ринату после ее смерти не отдавать Женьку в детский дом, а взять к себе на воспитание.

Подруга клялась, что именно так и поступит, тут же обзывала Наташу истеричкой и «дурой набитой» и принималась насильно кормить чуть ли не через соломинку, потому как покрытые подсыхающими корочками болячек губы толком не раскрывались.

— От дистрофии ты помрешь, а не от рака, и гораздо раньше, чем думаешь, — грозила Рината. — Ты посмотри, до чего себя довела! Делать мне больше нечего, как нянчиться тут с тобой!

А нянчиться пришлось не только с Наташей, но и с Ланой, и с Павлом. Как-то разом, в одночасье, на каждого члена их маленькой компании навалились личные неприятности, и самая младшая из друзей оказалась невольной помощницей и утешительницей, по своей детдомовской привычке бросаясь на выручку каждому, кто в ней нуждался.

Лана позвонила под вечер и в приказном порядке потребовала немедленного приезда, поскольку она «прямо-таки вся кипит от негодования» и срочно должна выговориться. Снежина примчалась, и беременная содержанка прямо с порога заявила, что сегодня к ней приходила жена Кафлана.

— Представляешь, выследила его и заявилась!

— Вот это да! — воскликнула Рината. — И что, был скандал?

— Грандиозный! Она, видите ли, приехала просить оставить ее мужа в покое. У них же семья и дети! А у меня что — не ребенок будет? Котенок? Значит, ее дети в отце нуждаются, а мой — нет?

Лана, гордо выпятив живот, обтянутый серым шерстяным платьем, прошлась по комнате и осторожно опустилась в кресло, обводя сосредоточенным взглядом окружающие ее предметы, словно старалась получше их запомнить. В последнее время у нее появилось много вещей, о которых раньше можно было только мечтать: колечко и сережки с изумрудами, импортные фен и фотоаппарат и даже такая редкость по тем временам, как видеомагнитофон, правда, отечественного производства. Понятно, Лана не желала всего этого лишиться и остаться такой же бесприютной, какой была всего два года назад.

Рината подругу понимала, но не могла не посочувствовать и ее несчастливой сопернице. На минуту представила себя на месте обманутой жены и машинально отрицательно закачала головой, отгоняя страшное видение: ее муж объявляет ей, что они разводятся, и он уходит к другой женщине… Нет, нет, такого просто не может быть! Снежина вздохнула, подумав, сколько слез в подушку пролила жена Кафлана, догадавшись, что ей изменяют. Какие планы она вынашивала, на какие женские уловки отваживалась, пытаясь сохранить семью и удержать отца своих детей? Это ведомо ей одной.

— Представляешь, Рина, она мне денег предложила! Дескать, помогу и тебе, и ребенку! Подкупить решила. Наивная! Да я с ее мужа столько всего поимею, сколько ей и не снилось. Она еще не знает, сколько Кафлан валюты уже наскирдовал. Нет, мне надо все сразу, а не жалких крох с барского стола.

— Как хоть она выглядит? — полюбопытствовала Рината.

— Ты знаешь, лучше, чем я ожидала, — призналась Лана. — Я думала, она старше и толще… И имя у нее такое интересное — Медина. Темненькая, конечно. Видно, той же национальности, что и Кафлан. Представляешь, табасаранец? Слово какое-то ругательное. Нет, надо будет ребенка русским записать.

— И чем дело закончилось?

— Да ничем! Выставила я эту мадам.

Лана вдруг скомкала разговор, словно бурные страсти успели перегореть и она передумала посвящать подругу в подробности скандала. По крайней мере, пикантных деталей оглашать не стала.

— Ладно, все образуется, — пообещала Рината. — Ты только не нервничай, тебе вредно. И не вздумай опять курить!

С Павлом дела обстояли похуже. Она сразу поняла это, когда муж вернулся однажды вечером позже обычного, молча прошел в комнату, не поцеловав ее, и, обессиленно рухнув кресло, приказал:

— Водки дай!

Испуганная жена метнулась в кухню, вынула из холодильника початую бутылку, наскоро нарезала соленых огурцов и вареной колбасы. Занесла все это на подносе в комнату и застала любимого уставившимся в экран неработающего телевизора. Лицо его было белым, а руки, когда подносил ко рту рюмку, дрожали.