Почти семейный детектив - страница 72

Много лет прошло с тех пор, а нет-нет, да и всплывают воспоминания, имеющие стойкий привкус отваренной колбасы и макарон по-флотски. Хорошо, что время необратимо. Хорошо, что оно спешит вперед, тикая, как будто шаркая по асфальту спадающими тапочками. Осталось пройти еще немного, до поворота, за которым откроется много-много тумана, запаха торфа с болот, капель воды, висящих в набухшем воздухе, который, кажется, можно погладить, погрузить в него пальцы, сжать кулак, сминая сырую свежесть.

Зеркало, в котором виднелось отражение, тоже запотело, подернулось дымкой от близкого горячего дыхания. Сквозь пелену виднелись смутные очертания будущей жизни, тихой, ароматной, аристократичной, неспешной, как классический английский чай. Его можно будет пить каждый день в кафе неподалеку от Тауэра. Обязательный «файф-о-клок» входил в представление о счастливом будущем, в котором не было места сомнениям, обидам и ненависти.

Осталось сделать совсем чуть-чуть. Самолет должен подняться в воздух завтра, в пятнадцать сорок пять по московскому времени. А это значит, что до свободы, настоящей свободы, осталось чуть более суток.

Щелкнул замок на маленьком кейсе, бережно уложенном на туалетный столик в роскошном гостиничном номере. Дыхание участилось от волнения перед тем, что лежало внутри и вот-вот должно было явиться на свет. Дрожащие руки извлекли на свет детскую подзорную трубу с намотанным на нее холстом, чтобы не разбились объективы. Первый слой холста был отброшен в сторону с легкой небрежностью. Над вторым пальцы невольно затрепетали, разворачивая, а затем смахнули дымку с зеркала, в котором послушно отразились маленькие дома красного кирпича, остроугольные, уходящие в небо крыши и парящие над ними люди в белых и черных одеждах.

«А вы не из Витебска?» — Говорят, что в последние годы своей жизни именно такой вопрос задавал всем встреченным незнакомцам Марк Шагал. И сейчас в зеркале, чуть качаясь в неверном свете, бьющем из занавешенного окна, отражался прекрасный Витебск, визитная карточка великого художника. Пропуск в беззаботную новую жизнь.

В этом крылась насмешка судьбы. Падение в ад, мучения и боль, боль, боль, от которой, казалось, не было спасения, начались именно в Витебске и им же и заканчивались. Жизнь совершила виток и перешла на более высокий уровень. Кажется, так гласила марксистско-ленинская философия, изучаемая на втором курсе театрального института. Боже мой, как давно это было.

Отражение со вздохом отставило в сторону пустой бокал и начало аккуратно оборачивать бесценный холст вокруг подзорной трубы. На таможне тщательно упакованная игрушка не вызовет подозрений. И даже если придется провести пару-тройку неприятных минут, сдавая чемодан при регистрации на рейс, они ничто, по сравнению с предстоящей вечностью, наполненной богатством и безмятежностью.

И все-таки в глубине души царапало беспокойство от того, что Павел Горенко вернулся домой. Нет, он никак не должен был этого делать. Отражение достало мобильный телефон, дешевый пластмассовый телефон, купленный за шестьсот рублей в переходе метро. Господи, сколько лет не приходилось спускаться в метро? Пятнадцать? Двадцать. Сейчас им пришлось воспользоваться, так как брать машину было опасно. Машина, как маячок, могла привести к нынешнему укрытию. А этого допустить нельзя. Никак нельзя.

Сим-карта была предусмотрительно приобретена с полгода назад у таксиста и навести на след никак не могла.

Набрав номер, который также предусмотрительно был узнан заранее, отражение вытянуло губы, напрягло горло, меняя голос до неузнаваемости, так, как учили в театральном институте, и быстрой скороговоркой сообщило все, что знало об участии Павла Горенко в убийстве Валентина Ванюшкина в Москве и Алеси Петранцовой и Натальи Ванюшкиной в Витебске.

Именно этим же голосом звонили Адрыяну Дзеткевичу, вынуждая его броситься в бега, чтобы привлечь к себе внимание белорусской милиции. Что ж, та уловка отчего-то не сработала, значит, вторая попытка будет удачнее.

Из трубки задавали какие-то вопросы, но отвечать на них было уже лишним. Извлеченную из телефона симку спустили в унитаз, сам телефон закопали в кадку со стоящим в спальне гостиничного номера фикусом. Все. Теперь оставалось только ждать завтрашнего рейса. Вдвоем с Шагалом.

* * *

Москва казалась, нет, не безлюдной, конечно, но изрядно поредевшей. Используя выходные перед Днем Победы, народ разъехался по загородным домам и просто дачам, отправился на набирающие популярность экскурсии по России или к морю, еще не очень теплому, но все равно маняще прекрасному. Поток машин поредел, пробки растаяли, и даже развеявшиеся неожиданно тучи открыли небо, голубое, весеннее-весеннее, распахнутое навстречу надвигающемуся лету.

Ганна и Галицкий неспешно брели по бульвару, взявшись за руки. Чуть впереди лихо катил на новых, только что купленных роликах Вова.

— Что ты решила по поводу переезда? — спросил Илья, искоса любуясь подставленным ветру, нежным профилем Ганны. И как он жил без этой женщины последние унылые годы?

— Конечно, я перееду, — Ганна повернулась к нему и улыбнулась, чуть застенчиво, но счастливо. — Я и сама не знаю, как я жила без тебя все эти годы.

Он засмеялся, радуясь совпадению их мыслей.

— А своему крокодилу ты позвонила?

— Какому крокодилу?

— Гене…

— Ты хочешь знать, сообщила ли я Геньке, что с ним расстаюсь? Нет, мне кажется, что такие вещи не говорят по телефону.

— То есть ты все-таки собираешься домой? — В голосе Галицкого прозвучало разочарование.