Когда тебя нет - страница 52

— Да.

— У меня всю жизнь собаки. А у тебя?

— Была, в детстве.

Я вспоминаю Брута, его большую слюнявую морду у себя на коленях и, впервые за много лет, испытываю при этом нежность, вместо бессильной ярости.

Лиза заходит в булочную, берет какие-то багеты и пару банок кока-колы и теперь несет еду в бумажном пакете, прижав к груди, как бесценное сокровище. Мы все идем и идем, мимо опущенных ставен, закрытых до вечера баров, разрисованных политическими призывами и признаниями в любви из баллончика, мимо попрошаек, растянувшихся возле банкоматов в преддверии ночного улова, сквозь музыку и свет из окон, потом сворачиваем в узкий проход между домами. За нами сворачивает какой-то мужчина в очках и с залысинами, он несет под мышкой потрепанный кожаный портфель и насвистывает какой-то смутно знакомый мотив. Звук эхом отдается от стен проулка и улетает ввысь, растворяясь в воздухе вместе с дымом Лизиных сигарет. Она провожает его долгим взглядом.

— Знаешь его?

— Нет, просто он похож на какого-то поэта.

— Поэта?

Она смотрит куда-то поверх крыш, медленно декламирует:

— Никто не видел, как, взявшись за руки, мы шли в ночной тьме и любовались заревом заката. Огромный пылающий шар садился за далекими холмами, и порой я чувствовал его жар в своих ладонях. Я вспоминал тебя.

Мы выходим на площадь, с одной стороны окруженную высокой стеной, с другой — зданием арт-центра. Посредине, в сквере, длинноухий охотничий пес валяется в пыли на спине и дрыгает задней лапой, пока ему чешет пузо стайка детей. Рядом снует пара золотистых пуделей, то и дело тыкающихся носом в коленки своей престарелой хозяйке, которая болтает с продавцом газет. Мы прошли чуть дальше, Лиза забирается на краешек лавки. Я опускаюсь рядом с ней.

Она откидывает волосы со лба и, порывшись в карманах, вытаскивает пачку сигарет.

— Откуда ты знаешь имена писателей и стихи наизусть? — спрашиваю ее я, откусывая от предложенного мне багета.

— Тебе правда интересно?

— Ну да.

— Я — филолог по образованию.

— Ого, а как же тебя занесло в айти?

— Это уже вопрос не ко мне, а к устройству этого мира, в котором нет места гуманитарным наукам. — Она прикуривает сигарету от дрожащего огонька. Почти у наших ног с грохотом тормозит парень-скейтер в клетчатой рубашке нараспашку, охотничий пес бежит к нему и облизывает лицо длинным лиловым языком. — Люблю приходить сюда и смотреть на них. Тут видно настоящую любовь. А еще мне нравятся скейтеры, — она кивает на парня с собакой, к которому присоединилось еще двое ребят с досками.

— Ностальгия?

— Да ну, мне всего-то двадцать четыре.

— Тогда почему? — Я откусываю еще кусок багета и запиваю сухую царапающую горло булку кока-колой.

— Ну, просто мне нравится их жизнь, они, с одной стороны, свободны, а с другой — часть чего-то, они принадлежат чему-то большему, они никогда не одни, пока у них под ногами доска, а под доской — асфальт.

Я задумываюсь над ее словами.

— Я всю свою жизнь пыталась найти себя через разные вещи, понимаешь, типа, кто я, «Слизерин» или «Гриффиндор», тим Эдвард или тим Джейкоб, «Оазис» или «Блер». Или через других людей, друзей, начальников, учителей, кумиров, любовников, я пыталась увидеть себя в них, создать себя такую, которая была бы всем нужна и интересна, которую бы приняли в это самое «большее», как будто это какой-то закрытый клуб. — Лиза ставит банку колы на землю и вытягивает ноги перед собой. — Мне двадцать четыре года, а я все никак не выберусь из подростковых проблем. Вот скажи мне, поживший в разных странах мультикультурный человек, это нормально — задаваться вопросами самоидентификации в таком возрасте?

— Думаешь, я знаю? Взгляни на меня. Я сисадмин в бегах, которого преследуют из-за файлов, которые какой-то чувак из Интернета хранил на секретных серверах.

Лиза смеется, на этот раз я не сомневаюсь в ее искренности.

— А кстати, есть идеи, что это за файлы?

Я только пожимаю плечами.

— Может, сервер можно взломать? Ты же компьютерщик…

— Лиза, я не хакер, я — сисадмин. Я не умею взламывать пароли, я только их выдаю, — вру я, вспоминая ее пароль — имя собаки + год рождения.

— Не принижай себя.

— Я не принижаю, я говорю тебе правду.

— Ты слишком плохо о себе думаешь, — говорит она, повернувшись ко мне вполоборота. Свет от фонаря бликует в ее черных волосах.

— Так расскажи мне, как филолога занесло в мир айти? — спрашиваю я ее, наблюдая, как парень на скейте, на вид не старше пятнадцати, подлетает выше своего роста и приземляется на доску. У Иды Линн был скейтборд в школе, вдруг вспоминаю я. Розовый с черными черепами. Возможно, он все еще лежит у нас в квартире, где-то в недрах шкафа, куда я не залезаю.

— Я не знаю ни одного человека из моего выпуска, кто работал бы по профессии, если честно.

— Прости, а какая у филолога профессия? Изучать стихи? Искать в них закономерности?

— Ну вот, ты начинаешь меня троллить, — она пребольно пихает меня локтем в бок. — Я вообще почти что стыжусь своего образования, знаешь, особенно в этой индустрии, вы, технари, любите разводить холивары с людьми искусства.

— Нет, только не я, никаких холиваров. Я одиннадцать лет был… — я останавливаюсь на полуслове. Я никогда не говорю с людьми об Иде Линн, не знаю, откуда вдруг у меня это.

— Одиннадцать лет что?

— Не важно. Расскажи лучше про себя.

— А что про меня? Скучная история! — Лиза выдыхает дым в сиреневое вечернее небо, кажется, она вот-вот уснет. — После универа я чувствовала себя печатной машинкой в эпоху макбуков. Одна бездушная офисная работа за другой, депрессия, жизнь с родителями, пустота. Не знаю, что было бы со мной, если бы моя двоюродная сестра не предложила мне сходить на это собеседование в «Лавер»…