Книга образов - страница 41

но каждый лепесток — опроверженье наряда,

блеск твоей наготы.

Столетьями твой запах вокруг

говорит сладчайшими именами;

слава твоя веет в воздухе вдруг;

но как назвать ее, мы гадаем,

лишь воспоминание движет нами,

когда званого часа мы ожидаем.

Перевод В. Микушевича

XVIII

Видишь цветы, приверженные земному?

Нашу судьбу мы даем их судьбам взаймы.

Откуда нам знать! Отцветают они по-иному,

по нашей вине; их раскаянье — мы.

Воспарило бы все, но каждый из нас —

тяготитель,

Восхищенный собственным весом вещам

во вред;

каждый из нас для них суровый учитель,

налагающий на вечное детство запрет.

Если во сне с тобою вещи едины,

ты меж собой и меж ними границу стер,

и даже днем ты делишь с ним глубины.

Они цветут, признавая тебя своим другом,

новообращенным среди сестер,

тихих, которым сопутствует ветер над лугом.

Перевод В. Микушевича

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

I

Снится мне узор вечерних риз

над старинным жреческим обрядом.

Долгий сумрак в воздухе повис.

Черная весна прошла к оградам.

Над водой, венчая узкий мыс,

словно дым, вздымается над садом

кипарис…

Перевод А. Биска

II

Скорбь моя не похожа на те

вздохи минутной печали,

где слезы вспыхнут вначале

и тают в тихой мечте.

Скорбь моя — с молитвенным взором,-

где весна не приносит цветов,

как сад с высоким забором

средь пыльных серых домов.

Перевод А. Биска

III

Их легкие ласки и лепет увлек,

смеялись, сплетались, шептали,

но только прошли за вечерний порог,

друг друга они не узнали.

«Где же ты?

Где же ты?» —

повторяли опять,

заблудились в лесу от испуга

и долго там будут бежать, и искать,

и мечтать о слезах друг друга.

Перевод А. Биска

IV

Вся облита луной зеленой,

качнулась комната моя

и от земли опустошенной

в безумье, в ночь, в волне зажженной

вдруг ускользнула, как ладья.

А там, на взморье, ждали зори;

и арфы будущего дня,

беспечных звуков не храня,

их собирали на просторе

и, как цветы, бросали в море,

а волны, в розовом узоре,

гасили радость их огня.

Перевод А. Биска

V. ПЕСНЬ АБЕЛОНЫ

Ты, что не знаешь, что в темную тишь

я плачу в постели,

что меня непрерывно томишь,

как ход колыбели;

Ты, что таишь от меня, что и ты

не спишь, обо мне мечтая;

что, если пытку такой красоты

не утоляя

сносить терпеливо?

На счастливых влюбленных взгляни:

только минет признанье, они

уже лгут боязливо.

С тобой я — один. Ты мелькаешь в неясных

узорах:

вот миг — это ты, а миг — и это лишь шорох,

лишь аромата пустая струя.

Ах, в объятьях моих я терял их немало,

только ты — ты вечно рождалась сначала,

я не коснулся тебя, оттого ты — моя.

Перевод А. Биска

VI. МОЛИТВА ЗА СУМАСШЕДШИХ И ЗАКЛЮЧЕННЫХ

Вы, от которых Суть

свой исполинский лик

отвернула, пусть кто-нибудь,

кто в судьбу вашу вник,

молится ночью, чтоб час

ваш, наконец, прошел,

легок или тяжел,

он все, что есть у вас.

Лаской рассечено

поле ваших волос,

ибо расточено

все, что вашим звалось.

Стук сердца — дурная весть,

вверенная дверям;

лучше не знать матерям,

что оно еще есть.

Одна средь черной листвы

луна пролагает путь,

как будто успели вы

к ней прильнуть.

Перевод В. Микушевича

VII. МУЗЫКЕ

Музыка: дух изваяний. А может быть:

тишь картин. Ты — язык, где кончается

речь. Ты времени

отвес на пути, где сердца погибают.

Чувства — к кому же? О! Ты странствие

чувств, но куда? — в пейзаж еле слышный.

Ты, музыка, чужеземка. Ты — выросший

из нас сердечный простор. То сокровенное,

что, нас превзойдя, рвется наружу:

священным прощаньем,

в час, когда нас нутро обстает

далью затверженной, изнанкой

воздуха:

чистой,

огромной

и уже нежилой.

Перевод С. Петрова

VII. К МУЗЫКЕ

Музыка; статуй дыханье. Иль, может быть,-

молчанье картин. Язык, при котором

уж нет языка. Ты — время,

ставшее вертикально к биению сердца.

Ты — чувство — к кому? О, чувств превращенье —

во что? В ландшафты для слуха.

Ты — отчужденность, ты — выросшее за наши

пределы

пространство сердца. Заветное наше,

нас переросшее, из нас исторгшееся,

святое прощанье:

когда душевное нас окружает,

как привычная даль, как изнанка

воздуха:

так чисто,

огромно,

незаселимо.

Перевод Т. Сильман

VIII. КАРЛУ ХАЙДТУ

Так я иду, все проще и все зрячей,

сквозь мир в его явленье непростом;

уже предметы, лиц своих не пряча,

зовут меня и молят об одном:

пусть мой язык, и дальше не коснея,

их жизни истолковывает суть,

пусть сердцу, как в темнице, все больнее —

мне будут дни и ночи все роднее,

и одиночества мне близок путь…

Как время, что на все кладет печать,

во всем участвуя, — с преображеньем

преображаться, с немотой — молчать,