Том 7. Стихотворения - страница 71

«Мама, неужели
Ты и в самом деле
В гробе, как в постели,
Будешь долго спать?» –
Девочка шептала.
Вдруг над нею стала
С тихой речью мать:


«Не тужи, родная,
Дочка дорогая, –
Тихо умерла я,
Мне отрадно спать.
Поживи, – устанешь,
И со мною станешь
Вместе почивать».

«Лживые двери твои безучастны…»


Лживые двери твои безучастны,
Окна глухие в твоём терему,
Внешние шумы и песни напрасны, –
Им и к порогу не стать к твоему.


Как же ты там, за стеною ревнивой?
Кто же беседу с тобою ведёт?
Или с улыбкою робкой и лживой
Призрак бессильный тебя стережёт?

«Задрожали…»


  Задрожали,
  Засверкали
Хоры солнечных лучей,
  Замолчали
  Все печали
Утомительных ночей.


  Над полями,
  Над реками –
Вереницы звонких птиц,
  И тропами
  Меж хлебами
Ходят стаи небылиц.

«Вереницы мечтаний порочных…»


Вереницы мечтаний порочных
Озарили гнилые темницы:
В озарении свеч полуночных
Обнажённые пляшут блудницы,


И в гремящем смятении трубном,
С несказанным бесстыдством во взгляде,
Потрясает сверкающим бубном
Скоморох в лоскуточном наряде.


Высоко поднимая колени,
Безобразные лешие лают,
И не ищут скрывающей тени,
И блудниц опьянелых ласкают.


И, внимая нестройному вою,
Исхудалые узники плачут,
И колотятся в дверь головою,
И визжат, и хохочут, и скачут.

«Господи, имя звериное…»


Господи, имя звериное
Ты на меня положил,
Сердце мне дал голубиное,
Кровь же мою распалил.


Дни мои в горьком томлении,
Радости нет ни одной,
Нет и услады в молении.
Пламенный меч надо мной,


Меч беспощадного мстителя, –
Над головою огонь.
Нет мне в пустыне спасителя,
И не уйти от погонь.

«В одеянии убогом…»


В одеянии убогом,
По тропинкам, по дорогам,
Покаянный труд подъяв,
Без приюта я скитаюсь,
Подаяньем я питаюсь
Да корнями сочных трав.


Кто ни встретится со мною,
Скажет всяк с усмешкой злою:
«Эту жёлтую свечу
Для чего с собой ты носишь?
Что её давно не бросишь?»
Поневоле я молчу.


Как сказать, что верю чуду,
Что свечу беречь я буду,
И смиренно буду ждать,
Что сама она зажжётся,
И Господня изольётся
Надо мною благодать!

«Тщетное томление моей жизни…»


Тщетное томление моей жизни,
Ты возникло в недобрый час,
Но власти не дам укоризне,
  Доколе мой свет не угас.


Покорно всё в себя претворяю,
Ни жизни, ни смерти не зову,
Медленно каждый день умираю,
  И всё ещё живу.

«Во мне мечты мои цветут…»


Во мне мечты мои цветут,
Восходят, блещут и заходят,
И тучи гневные несут,
И бури грозные приводят.


Всё предстоящее – лишь тень,
И всё мгновенно, всё забвенно, –
Но где ж сияет вечный день,
Какая тайна неизменна?


О чём мечтаю я землёй,
Водой, огнём и небом ясным,
Ночною быстрой тишиной,
И днём медлительным, но страстным?


Один ли я томлюсь во всём,
В томленьи вечно неутешном,
Иль жизнь иная есть в ином,
В блаженном Духе, или в грешном?

«Мы грех совершили тяжёлый…»


Мы грех совершили тяжёлый, –
Владыке, горящему Змию,
Над телом распутницы голой
Служили в ночи литургию.
Кощунственны были моленья,
Бесстыдные длились обряды,
И тусклым огнём вожделенья
Горели смущённые взгляды.


О злая, о мрачная сила!
В чаду богохульных курений
Не ты ли меня напоила
Отравой больных вдохновений?
Не ты ль, простодушную веру
Сгубивши в томительном блуде,
Сжигаешь зловонную серу
В нечистом и смрадном сосуде?

«Воздухом дольным дышать…»


Воздухом дольным дышать
  Трудно и больно.
Звёзды сияют опять.
Как мне о них не мечтать!
  Это невольно.


Лучших в пространство миров
  Брошено много.
Я к умиранью готов,
И недосказанных слов
  Смолкла тревога.


Здесь невозможно цвести
  Чистому цвету.
Тёмны земные пути,
И невозможно идти
  К вечному свету.

«Напрасно исчисляю годы…»


Напрасно исчисляю годы,
Напрасно измеряю даль, –
Просторы жизни и природы
Объемлет тусклая печаль.


Черты иные или те же
Опять горят в моём мозгу,
И чаще ль смена их иль реже, –
Всё быть свободным не могу.

«Я воскресенья не хочу…»


Я воскресенья не хочу,
И мне совсем не надо рая, –
Не опечалюсь, умирая,
И никуда я не взлечу.


Я погашу мои светила,
Я затворю уста мои,
И в несказанном бытии
Навек забуду всё, что было.

«Любовь моя сладкая…»


Любовь моя сладкая,
  Одинокая!
Радость твоя краткая,
  Но глубокая.