Том 1. Стихотворения - страница 92

Как вспоминаю индюка.

1920

«Нет, ничего не изменилось…»


Нет, ничего не изменилось
В природе бедной и простой,
Все только дивно озарилось
Невыразимой красотой.


Такой и явится, наверно,
Людская немощная плоть,
Когда ее из тьмы безмерной
В час судный воззовет Господь.


Знай, друг мой гордый, друг мой нежный,
С тобою, лишь с тобой одной,
Рыжеволосой, белоснежной,
Я стал на миг самим собой.


Ты улыбнулась, дорогая,
И ты не поняла сама,
Как ты сияешь и какая
Вокруг тебя сгустилась мгла.

1920

«Поэт ленив, хоть лебединый…»


Поэт ленив, хоть лебединый
В его душе не меркнет день,
Алмазы, яхонты, рубины
Стихов ему рассыпать лень.


Его закон — неутомимо,
Как скряга, в памяти сбирать
Улыбки женщины любимой,
Зеленый взор и неба гладь.


Дремать Танкредом у Армиды,
Ахиллом возле кораблей,
Лелея детские обиды
На неосмысленных людей.


Так будьте же благословенны,
Слова жестокие любви,
Рождающие огнь мгновенный
В текущей нектаром крови!


Он встал. Пегас вознесся быстрый,
По ветру грива, и летит,
И сыплются стихи, как искры
Из-под сверкающих копыт.

1920

«Ветла чернела. На вершине…»


Ветла чернела. На вершине
Грачи топорщились слегка.
В долине неба темно-синей
Паслись, как овцы, облака.


И ты с покорностью во взоре
Сказала: «Влюблена я в Вас».
Кругом трава была как море,
Послеполуденный был час.


Я целовал пыланья лета —
Тень трав на розовых щеках,
Благоуханный праздник света
На бронзовых твоих кудрях.


И ты казалась мне желанной,
Как небывалая страна.
Какой-то край обетованный
Восторгов, песен и вина.

1920

«С тобой мы связаны одною цепью…»


С тобой мы связаны одною цепью,
Но я доволен и пою.
Я небывалому великолепью
Живую душу отдаю.
А ты поглядываешь исподлобья
На солнце, на меня, на всех,
Для девичьего твоего незлобья
Вселенная — пустой орех.
И все-то споришь ты, и взоры строги,
И неудачней с каждым днем
Замысловатые твои предлоги,
Чтобы не быть со мной вдвоем.

1920

«После стольких лет…»


После стольких лет
Я пришел назад.
Но изгнанник я,
И за мной следят.


Я ждала тебя
Столько долгих лет!
Для любви моей
Расстоянья нет.


— В стороне чужой
Жизнь прошла моя.
Как <украли?> жизнь,
Не заметил я.


— Жизнь моя была
Сладостною мне.
Я ждала тебя,
Видела во сне.


Смерть в дому моем
И в дому твоем.
— Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.

<1921>

«На далекой звезде Венере…»


На далекой звезде Венере
Сердце пламенней и золотистей.
На Венере, ах, на Венере
У деревьев синие листья.


Всюду вольные звонкие воды,
Реки, гейзеры, водопады
Распевают в полдень песнь свободы,
Ночью пламенеют, как лампады.


На Венере, ах, на Венере
Нету слов обидных или властных.
Говорят ангелы на Венере
Языком из одних только гласных.


Если скажут «еа» и «аи» —
Это радостное обещанье.
«Уо», «ао» — о древнем рае
Золотое воспоминанье.


На Венере, ах, на Венере
Нету смерти терпкой и душной.
Если умирают на Венере —
Превращаются в пар воздушный.


И блуждают золотые дымы
В синих, синих вечерних кущах
Иль, как радостные пилигримы,
Навещают еще живущих.

<1921>

«Я сам над собой насмеялся…»


Я сам над собой насмеялся
И сам я себя обманул,
Когда мог подумать, что в мире
Есть что-нибудь кроме тебя.


Лишь белая, в белой одежде,
Как в пеплуме древних богинь,
Ты держишь хрустальную сферу
В прозрачных и тонких перстах.


А все океаны, все горы,
Архангелы, люди, цветы —
Они в хрустале отразились
Прозрачных девических глаз.


Как странно подумать, что в мире
Есть что-нибудь кроме тебя,
Что сам я не только ночная
Бессонная песнь о тебе.


Но свет у тебя за плечами,
Такой ослепительный свет.
Там длинные пламени реют,
Как два золотые крыла.

<1921>

Алжир и Тунис


От Европы старинной
Оторвавшись, Алжир,
Как изгнанник невинный,
В знойной Африке сир.


И к Италии дальней
Дивно выгнутый мыс
Простирает печальный
Брат Алжира, Тунис.


Здесь по-прежнему стойки
Под напором ветров
Башни римской постройки,
Колоннады дворцов.


У крутых побережий
На зеленом лугу
Липы, ясени те же,
Что на том берегу.


И Атласа громада
Тяжела и черна,
Словно Сьерра-Невада
Ей от века родна.


Этих каменных скатов
Мы боялись, когда
Варварийских пиратов
Здесь гнездились суда.


И кровавились воды,
И молил Сервантес
Вожделенной свободы