Том 7. Изборник. Рукописные книги - страница 39

Не искупишь смертною тоской
В час, когда суровый Азраил
Разлучит тебя с земной судьбой.


Только верь, что всё ж разлуки нет,
Что Господень мир неодолим,
Что за гранями несчётных лет
Мы в глаза друг другу поглядим.

«Моя молитва – песнь правдивая…»


Моя молитва – песнь правдивая,
Мой верный, нелукавый стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.


Пускай для слабых душ соблазнами
Пылает каждая из книг, –
К Тебе идём путями разными,
И я в грехах Тебя постиг.


Душа пред миром не лукавила,
И не лукавил мой язык.
Тебя хулою песнь прославила, –
Багряной россыпью гвоздик.


Тебе слагалась песнь правдивая,
Тебе слагался верный стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.

«Ты жизни захотел, безумный!..»


Ты жизни захотел, безумный!
Отвергнув сон небытия,
Ты ринулся к юдоли шумной.
Ну что ж! Теперь вся жизнь – твоя.


Так не дивися переходам
От счастья к горю: вся она,
И день и ночь, и год за годом,
Разнообразна и полна.


Ты захотел её, и даром
Ты получил её, – владей
Её стремительным пожаром
И яростью её огней.


Обжёгся ты. Не всё здесь мило,
Не вечно пить сладчайший сок, –
Так улетай же, легкокрылый
И легковесный мотылёк.

«Издетства Клара мне знакома…»


Издетства Клара мне знакома.
Отца и мать я посещал,
И, заставая Клару дома,
С неё портреты я писал.


Достигнул я в моём искусстве
Высокой степени, но здесь
В сентиментальном, мелком чувстве
Талант мой растворился весь.


Вот эту милую девицу
На взлёте рокового дня
Кто вознесёт на колесницу
Окаменелого огня?


А мне ль не знать, какая сила
Её стремительно вела,
Какою страстью опьянила,
Какою радостью зажгла!


«Вы мне польстили чрезвычайно!» –
Остановясь у полотна,
С какою-то укорой тайной
Вчера сказала мне она.


О, эта сладостная сжатость!
И в ней желанный ореол
Тебе, ликующая святость,
Я неожиданно нашёл!


Светло, торжественно и бело,
Сосуд, где закипают сны,
Невинно-жертвенное тело
Озарено из глубины.

«Балет классический, тебе ли…»


Балет классический, тебе ли
Одежда – мёртвое трико?
А впрочем, позабыв о теле,
И поглупеем мы легко.


Я не заспорю с маской старой,
Приму котурны, как и все
Трагедии античной чары
В их остро-зыблемой красе.


Но скудная замена кожи
Издельем будничных машин
Так смехотворно не похожа
На радость эллинских долин.

«Ещё немного дней добавить…»


Ещё немного дней добавить,
И жизнь окончена моя.
Не надо ни хулить, ни славить
Ни зла, ни блага бытия.


Во времени зыбкотекущем
Земная затихает речь.
Не надо думать о грядущем,
И силы не на что беречь.


К последнему теснятся входу
Улыбчиво мои мечты.
Чтоб обрести свою свободу,
Душа, всё потеряла ты.


Уходишь нищая, с собою
Ты ничего не унесёшь,
Но, меткой брошена пращою,
Ты Алетею обретёшь.

«Чёрный щит и чёрный шлем…»


Чёрный щит и чёрный шлем,
Перед белым домом всадник,
Но закрыт пред ним и нем
В туберозах палисадник.


Тихо поднял он с лица
Скрежетавшее забрало…
Не дала ему кольца,
На крыльце не постояла…


По калитке он копьём
Стукнул раз, другой и третий,
Но молчал весь белый дом,
И кругом дивились дети.


«Дай в залог мне за неё, –
Говорит мальчишка смелый, –
Щит, и шлем твой, и копьё,
И потом что хочешь делай.


Знаю, ты отважней всех,
Никогда не ведал страха.
Я покрою твой доспех
Чистым золотом бдолаха.


И тебе его отдам
В час свершенья светлой грёзы,
В час, когда с сестрою в храм
Ты пойдёшь от туберозы».


Рыцарь бросил быстрый взгляд.
«Вижу, мальчик – не плутишка.
Я тебе поверить рад,
Босоногий мой братишка,


Шлем, и щит мой, и копьё,
Всё в залог тебе вручая:
У тебя, как у неё,
Светел взор лазурью рая».


Не успел закрыть лицо,
Сдвинув тяжкое забрало, –
Дева вышла на крыльцо,
И кольцо с руки снимала.

«Песню сложишь, в песню вложишь…»


Песню сложишь, в песню вложишь
Всё, что мреет и кружится
Где-то в тёмной глубине.
Песней душу растревожишь,


И померкнет всё, затмится
В этом белом, дневном сне.
Если песни мы слагаем,
Как мы больно душу раним


Прохожденьем верных слов,
Мы себя опустошаем
И потом тоскливо тянем
Сеть пустынную часов.

«Горький оцет одиночества…»