Осип Мандельштам. Сочинения - страница 22

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Декабрь 1930

***

С миром державным я был лишь ребячески связан,
Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья -
И ни крупицей души я ему не обязан,
Как я ни мучил себя по чужому подобью.


С важностью глупой, насупившись, в митре бобровой
Я не стоял под египетским портиком банка,
И над лимонной Невою под хруст сторублевый
Мне никогда, никогда не плясала цыганка.


Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных
Я убежал к нереидам на Черное море,
И от красавиц тогдашних - от тех европеянок нежных -
Сколько я принял смущенья, надсады и горя!


Так отчего ж до сих пор этот город довлеет
Мыслям и чувствам моим по старинному праву?
Он от пожаров еще и морозов наглее -
Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый!


Не потому ль, что я видел на детской картинке
Лэди Годиву с распущенной рыжею гривой,
Я повторяю еще про себя под сурдинку:
- Лэди Годива, прощай... Я не помню, Годива...

Январь 1931

***

Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин;


Острый нож да хлеба каравай...
Хочешь, примус туго накачай,


А не то веревок собери
Завязать корзину до зари,


Чтобы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал,

Январь 1931

***

Помоги, Господь, эту ночь прожить,
Я за жизнь боюсь, за твою рабу...
В Петербурге жить - словно спать в гробу.

Январь 1931

***

После полуночи сердце ворует
Прямо из рук запрещенную тишь.
Тихо живет - хорошо озорует,
Любишь - не любишь: ни с чем не сравнишь...


Любишь - не любишь, поймешь - не поймаешь.
Не потому ль, как подкидыш, молчишь,
Что пополуночи сердце пирует,
Взяв на прикус серебристую мышь?

Март 1931

***

Ночь на дворе. Барская лжа:
После меня хоть потоп.
Что же потом? Хрип горожан
И толкотня в гардероб.


Бал-маскарад. Век-волкодав.
Так затверди ж назубок:
Шапку в рукав, шапкой в рукав -
И да хранит тебя Бог.

Март 1931

***

Ma voix aigre et fausse...

P. Verlaine

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни - шерри-бренди,-
Ангел мой.


Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.


Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне - соленой пеной
По губам.


По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.


Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли -
Все равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.


Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни - шерри-бренди,-
Ангел мой.

2 марта 1931

***

Колют ресницы. В груди прикипела слеза.
Чую без страху, что будет и будет гроза.
Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.
Душно - и все-таки до смерти хочется жить.


С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,
Дико и сонно еще озираясь вокруг,
Так вот бушлатник шершавую песню поет
В час, как полоской заря над острогом встает.

2 марта 1931

***

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей,-
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.


Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей...


Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.


Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

17 - 18 марта 1931, конец 1935

***

Жил Александр Герцевич,
Еврейский музыкант,-
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.


И всласть, с утра до вечера,
Заученную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть...


Что, Александр Герцевич,
На улице темно?
Брось, Александр Сердцевич,-
Чего там? Все равно!


Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит:


Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
Там хоть вороньей шубою
На вешалке висеть...


Все, Александр Герцевич,
Заверчено давно.
Брось, Александр Скерцевич.
Чего там! Все равно!

27 марта 1931

***

Нет, не спрятаться мне от великой муры
За извозчичью спину - Москву,
Я трамвайная вишенка страшной поры
И не знаю, зачем я живу.


Мы с тобою поедем на "А" и на "Б"
Посмотреть, кто скорее умрет,
А она то сжимается, как воробей,
То растет, как воздушный пирог.


И едва успевает грозить из угла -
Ты как хочешь, а я не рискну!
У кого под перчаткой не хватит тепла,

Первая  Назад 

22/62

Вперед  Последняя