Жестокое и странное - страница 24
Я медленно миновала обезлюдевший торговый центр на Уильямсбург-роуд и, немного не доезжая округа Энрико, нашла Юинг-авеню с ее маленькими домиками и грузовичками или американскими машинами старых моделей перед ними. Возле номера двести семнадцать по обеим сторонам улицы и на подъезде к дому стояли полицейские машины. Пристроившись за «фордом» Марино, я взяла свой медицинский чемоданчик и пошла до конца грунтовой дорожки по направлению к дому, где светился, как рождественское украшение, гараж для одной машины. Вход был открыт, вокруг обшарпанного «шевроле» толпились полицейские. Марино сидел на корточках возле задней дверцы со стороны водителя и рассматривал кусок зеленого поливального шланга, тянувшегося от выхлопной трубы через частично открытое окно. Салон машины был весь в копоти, в холодном сыром воздухе чувствовалась вонь газа.
– Зажигание все еще включено, – сказал мне Марино. – В машине кончился бензин.
Женщине на вид было лет пятьдесят или около шестидесяти. Она сидела за рулем, завалившись на правый бок, открытые участки кожи на шее и руках – ярко-розового цвета. Засохшие пятна крови виднелись на коричневатой обшивке кресла под ее головой. С того места, где я стояла, мне не было видно ее лица. Раскрыв свой медицинский чемоданчик, я достала оттуда химический термометр, чтобы измерить температуру в гараже, и надела хирургические перчатки. Я спросила молодого полицейского, не мог бы он открыть передние дверцы машины.
– Мы как раз собирались заняться их обработкой, – сказал он.
– Я подожду.
– Джонсон, займись отпечатками на дверных ручках, чтобы док могла попасть в машину. – Он внимательно посмотрел на меня своими темными латиноамериканскими глазами. – Кстати, я Том Люцеро. У нас тут маленькая нестыковка. Начнем с того, что мне не нравится кровь на переднем сиденье.
– Насчет этого можно дать несколько предположительных объяснений, – сказала я. – Одно из которых – так называемый посмертный выдох. Он немного прищурился.
– При агональном отеке легких начинается кровотечение из носа и рта, – объяснила я.
– А-а. Но такого, как правило, не бывает, пока человек не начнет разлагаться, да?
– Как правило.
– Исходя из того, что нам известно, эта леди умерла, может быть, не больше чем двадцать четыре часа назад, и здесь такой холод, как в холодильнике морга.
– Да, действительно, – согласилась я. – Но если у нее работало отопление, плюс горячие выхлопы, в машине должно было быть довольно тепло до тех пор, пока не кончился бензин.
Марино всматривался внутрь сквозь закопченное окошко и сказал:
– Похоже, что отопление включено до отказа.
– Другой вариант, – продолжала я. – Потеряв сознание, она стала падать и ударилась лицом о руль, о панель управления или о сиденье. У нее могло начаться кровотечение из носа. Она могла прикусить язык, рассечь губу. Я не могу сказать, пока не осмотрю ее.
– Ну, хорошо, а посмотрите на ее одежду, – сказал Люцеро. – Весьма необычно, что она вышла на холод, пошла в холодный гараж, приделала шланг и села в холодную машину в одном халате.
Голубой халат по щиколотку, с длинными рукавами был из какого-то тоненького синтетического материала. У самоубийц нет какого-то определенного принципа одеваться. Было бы вполне разумно для Дженнифер Дейтон надеть теплую куртку и обувь, прежде чем выходить на улицу студеным зимним вечером. Однако, если она собиралась расстаться с жизнью, она знала, что недолго будет чувствовать холод.
Полицейские разобрались с дверцами машины. Я посмотрела на термометр. В гараже было около минус двух.
– Когда вы сюда приехали? – спросила я у Люцеро.
– Где-то около полутора часов назад. Разумеется, здесь было теплее, до того как мы открыли дверь, но не намного. Гараж не отапливается. Да и капот был холодный. Думаю, что и бензин кончился, и аккумулятор сел за много часов до того, как нас вызвали.
Когда дверцы были открыты, я сделала несколько фотографий, прежде чем подойти с другой стороны и посмотреть на голову покойной. Я пыталась ухватиться хоть за какую-то деталь, хоть за какую-то искорку, мелькнувшую а памяти. Но все было тщетно. Я не знала Дженнифер Дейтон. Я никогда прежде с ней не встречалась.
Ее осветленные волосы у основания были темными и крепко накрученными на маленькие розовые бигуди, несколько из которых раскрутились. Она была очень полной, но по ее тонким чертам лица я могла предположить, что когда-то она, возможно, считалась довольно привлекательной. Ощупав ее голову и шею, я не обнаружила ни трещин, ни переломов. Я дотронулась тыльной стороной ладони до ее щеки, затем попыталась перевернуть тело. Оно уже окоченело, кожа с той стороны лица, которой покойная лежала на сиденье, была бледной и пузырчатой от жара. Не похоже, чтобы ее тело переносили после смерти, и кожа не белела при нажатии. Она была мертва по меньшей мере часов двенадцать.
Лишь только когда я уже собралась надеть ей на руки пакеты, я что-то заметила под ногтем ее указательного пальца на правой руке. Чтобы лучше разглядеть, я достала карманный фонарик, затем вынула пластиковый конвертик для улик и пинцет. В коже под ногтем сидела крохотная металлическая зеленая чешуйка. Рождественская блестка, подумала я. Кроме этого, я обнаружила золотистые волокна, и не только под ногтем этого пальца, но и на других. Надев на ее руки коричневые бумажные пакеты и закрепив их на запястьях резинками, я обошла вокруг машины, чтобы посмотреть с другой стороны на ее ноги. Они полностью окоченели, и мне стоило труда вытащить их из-под руля и положить на сиденье. Осматривая подошвы ее толстых темных носков, я увидела приставшие к шерсти волокна, по виду очень похожие на те, что остались у нее под ногтями. Ни грязи, ни земли, ни травы на подошвах не было. Я мысленно забила тревогу.
