Сторож брату своему - страница 209

На соседней улице крикнули, залаяли приказами. Громко затопали копыта лошадей, которых пустили вскачь.

Оказавшись в кольце наставленных копий, Тарег отодвинул щеку от царапающего кожу острия:

– Это такая вежливость?

– Это такая предосторожность, сейид, – ответил молодой гвардеец в желтом кожаном кафтане. – Я в четвертый раз вас упустить не хочу.

– Абу аль-Хайр?.. – позвал Тарег. – Ты ж здесь, отзовись.

– Каид Марваз! Прикажите вашим людям убрать копья… – прозвучал усталый голос.

Ашшарит прошел через ряд всадников, сердито пихая их в стремена.

– Я же говорил вам, господин Стрелок. У Хозяйки на вас планы.

– Не делай этого, Абу аль-Хайр.

Тот бесконечно устало помотал головой, поднимая руку: ну все, мол, сколько можно.

– Вы справились без моей хваленой волшебной силы. Справились. Я не нужен вам, чтобы победить карматов. Я вообще не нужен аш-Шарийа. Пойми, это была ошибка. Повлекшая за собой череду других грустных ошибок.

– Мне сейчас не до богословских тонкостей, господин Стрелок.

– А здесь нет никаких тонкостей. Через три года по этой земле пройдется поток, который не остановить никому. Ни мне, ни вам – даже с моей помощью. Через три года аш-Шарийа настанет конец, Абу аль-Хайр. Окончательный конец, конец света. И эти три года я хочу прожить без чешуи.

– Я…

– У тебя в рукаве фирман халифа. Когда я поцелую печать, разверну его и прочту, я превращусь в чешуйчатое чудовище. В трёшку. В аждахака, которого ты видел в альхибе. Отпусти меня, Абу аль-Хайр. Я прошу тебя, отпусти. Я… не хочу… встретить смерть аждахаком.

Ибн Сакиб вздохнул. Грустно хмыкнул. И достал из рукава фирман.

– Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.

Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.

Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:

– Слушаю и повинуюсь.

И развернул свиток.

Над головой, не стесняясь, вздыхали – с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.

Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено – свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:

«Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это – клянусь Всевышним – будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун».

В следующий миг в него – отовсюду: сверху и снизу, со всех восьми сторон света – хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли…

Неожиданно все кончилось. Несколько мгновений он еще повисел в паре локтей над землей – вокруг, казалось, пролетел тихий ангел. А потом резко, как отпущенная марионетка, упал вниз. Против ожиданий, не мордой в грязь, а пружинисто, как кошка, на обе ноги.

Вокруг никого не было. Только трепалась на ветру втоптанная в грязь бумажка с раздавленной печатью да криво торчало чье-то копье.

Бумажку он поднял и разгладил.

– Ну ладно, Абдаллах аль-Мамун. Признаю, что в этой схватке ты победил.

Вздохнув, высмотрел поверх крыш обгорелый остов цитадели. И, пошатываясь, поплелся с перекрестка прочь.

Конец второй книги

Продолжение следует

notes

1

Голубые глаза у арабов традиционно считаются плохим, дурным признаком – аналогично зеленым в западной культуре.

2

Около 0,5 л.

3

Около 0,3 л.

4

Зиммии – «покровительствуемые», т. е. иноверцы, чья религия дозволена к исповеданию в халифате. В исторических государствах классического ислама к таким принадлежали христиане, иудеи, огнепоклонники-зороастрийцы и звездопоклонники-сабейцы. В обмен на право исповедовать свою религию зиммии принуждались к особому тяжелому налогу-джизье, а также поражались в правах: им предписывалось носить отличительные знаки на одежде или особое платье, а также запрещалось ездить на лошадях, носить туфли (дозволялись лишь сандалии), занимать определенные должности и т. д. Язычники, т. е. люди, чья религия не входила в список «покровительствуемых», подлежали обращению в ислам или смертной казни.

5

Силат – род джиннов, о которых, в отличие от маридов, ифритов, гул и кутрубов, практически ничего не известно.

6

Рассказывают, что эти стихи произнес Джафар Бармакид в ночь перед казнью.

7

Эти стихи действительно декламировали на багдадских рынках во времена царствования исторического халифа аль-Амина. Имени автора, к сожалению, история не сохранила, а русский перевод цитируется по книге Кеннеди «Двор халифов».

8

Женщина, наряжающая невесту к свадьбе.

9

Эти стихи действительно написал Имруулькайс.

10

Эти стихи действительно написаны Абу Нувасом.

11

Эти стихи написал Имруулькайс.

12

Это подлинные анонимные стихи, читавшиеся на багдадских рынках в преддверии гражданской войны между историческими аль-Амином и аль-Мамуном.