Руины стреляют в упор - страница 32
— Хорошо, передам. Ну, будь здоров, Жан. Мне нужно возвращаться.
— Счастливого пути. Может быть, скоро увидимся... Я собираюсь к вам.
— Нет, Владимир Иванович сказал — ты пока что нужен здесь.
По лицу Жана пробежала тень.
— Что ж, если Владимир Иванович так считает, побуду и здесь. Дело везде найдется. Передай ему сердечный привет и скажи: пусть не сомневается. Жан его не подведет...
Горком партии решил собрать сведения о военных укреплениях наиболее важных фашистских гарнизонов.
Жан получил срочное задание — выехать на разведку в Барановичи.
— Славка предложил, — говорил Ватик (Вячеслав Никифоров), — послать вместе с тобой Деда. Он как раз оттуда родом.
— Конечно, с ним легче будет, — согласился Жан.
Мало кто знал имя и фамилию Деда, откуда он и кем работал до войны. Все знали его Батей, Стариком, Дедом. Только члены горкома знали, что фамилия Старика — Сайчик Василий Иванович. Знал об этом и Жан.
— Документы сами подготовите? — спросил Ватик.
— Ну конечно, это уже наша забота, — ответил Жан.
Встреча с Ватиком произошла на Червенском тракте. Там, в глубине небольшого сада, отгороженного от улицы высоким забором, стоял дом, где жил Ватик. Здесь обычно обсуждались серьезные дела.
Сразу же от Ватика Жан направился в бюро пропусков к Зорику. Они уже были хорошо знакомы. Не раз Жан заходил сюда в полицейской форме. Что ж удивительного в том, что молодой человек, секретарь бюро пропусков Захар Галло дружит с молодым, симпатичным полицейским Сашей (так звали Кабушкина многие знакомые). Обычно полицейские были или пьянчуги, или очень тупые люди, не способные вымолвить ни одного толкового слова. А этот — веселый, разговорчивый, приветливый, и служащие городского комиссариата были очарованы им. Стоило ему появиться на пороге, как навстречу неслось:
— День добрый, Саша! Заходи к нам!
На этот раз у Зорика было много посетителей — люди стремились за город, чтобы обменять одежду, обувь и другие промышленные товары на продукты. Кабушкин поздоровался и, как старый знакомый да еще полицейский, сел возле стола, за которым работал Зорик.
— У тебя что-нибудь срочное ко мне, Саша? — спросил Захар.
— Подожду. Отпускай людей...
Подготовив необходимые документы, Зорик попросил:
— Я понесу это на подпись к шефу, а ты, пожалуйста, последи за порядком...
— Иди, не беспокойся, — ответил Кабушкин.
Оставшись с посетителями, он начал расспрашивать, кому и куда нужно ехать. Посетители отвечали ему как человеку, от которого в какой-то степени зависела судьба их просьбы.
Вскоре Зорик вынес подписанные пропуска и роздал их. Люди сразу ушли, и они остались вдвоем.
— Ну, говори.
— Мне нужно съездить к хорошим знакомым под Барановичи. Давно уже никого из них не видел... Начальство не возражает, отпускает, — хитро подмигнул Зорику.
Тот улыбнулся:
— Так в чем же дело? Все необходимые документы сегодня же будут готовы. Заходи сюда вечерком, получишь...
— Спасибо. Не буду прощаться, увидимся еще.
...Выбрались они утром. Зорик проводил их до городской окраины. Жан и Старик лежали в санях, притулившись друг к другу. Дул северный ветер, на безлюдных, осиротелых улицах кружила метелица. Кабушкин — в кожушке, теплых ватных штанах и новых валенках, — мороз ему не страшен. А на Старике кожух — заплата на заплате. Одно ухо рыжей шапки опустилось, а другое задралось кверху. Да и валенки, видать, прошли не одну сотню верст. И он вынужден был зарыться в сено почти с головой.
— Ты уж лежи, Дед, не ворошись, — говорил ему насмешливо Кабушкин, — плотней прижимайся, буду тебе вместо батареи или печки... А не то привезу в Барановичи ледышку...
— Разве лежа согреешься? — возразил Дед. — Выедем за город — бежать буду, это другое дело. А твоего тепла разве для молодой девчины хватит, да и то в майскую ночь...
— Ну вот и совсем меня охаял... — засмеялся Кабушкин. — Впервые слышу такую оценку...
— Видно, люди стесняются сказать тебе правду, — шутил Старик. — А напрасно. Тогда у тебя, может, больше скромности появится.
До Баранович более ста сорока километров. На машине, конечно, это не расстояние, но на лошади надо немало времени, чтоб добраться. О чем только не передумаешь и не переговоришь за такую дорогу!
Кабушкин рассказывал веселые истории из своей жизни. Слушал его Старик и никак не мог понять, откуда же он родом: то с ним произошло что-то в Калинине, то в Ленинграде, то в Казани.
— Мелешь бог знает что... — сказал Дед недовольно. — Откуда же ты сам?
— Откуда? О, родом я издалека, очень издалека.
— Что это — военная тайна?
— Да нет, но зачем тебе? Ну, из Горького я. Слыхал про такой город на Волге?
— Конечно, слыхал. Но в Горьком такие дурни почитай что не водятся...
Вместо того чтобы разозлиться на Старика, Жан весело захохотал:
— Подловил ты меня, Дед... Один — ноль в твою пользу... Даю тебе слово спортсмена, что ты получишь сдачи...
— Ха, спортсмен... Какой же ты спортсмен?
— Да ведь я в Ленинградском институте физической культуры учился!
— Учился, видать, ты, да недоучился — прогнали за неспособность.
— Меня не очень прогонишь...
Так, в пустой болтовне, коротали они время. Не молчать же все сто сорок километров, как воды в рот набрав. Однако шутки шутками, а дело — делом. Каждый знал, что он обязан смотреть в оба, все замечать и запоминать: откуда черным глазом глядит из снега дот, где широкий противотанковый ров располосовал живое тело белорусской земли, в какой деревне из-за низких крыш торчат стволы танков. Все это нужно было сохранять в памяти или время от времени особыми знаками заносить в маленький блокнотик, лежавший в кармане Жана.
