Руины стреляют в упор - страница 97
Правда, при встрече с Рудзянкой шеф ругался:
— Дураки из СД поторопились взять Хмелевского. Мы думали пустить за ним следом своего агента. Сколько подпольщиков можно было бы выявить через него! А они испортили все дело.
Абверовцу было отчего нервничать. Он чувствовал, что схвачены не все подпольщики. И скоро эта догадка подтвердилась. Подполье жило и действовало.
В середине октября 1942 года Владимир Казаченок пришел к Хасену Александровичу.
— Дело есть, Хасен, пойдем.
Александрович не стал спрашивать — куда и зачем. Оделся, и они молча пошли на Старовиленскую улицу. Около дома номер 26 остановились, Казаченок осмотрелся.
— Все в порядке, зайдем.
Они очутились у Павла Ляховского. Кроме хозяина и хозяйки Прасковьи Александровны тут был еще один незнакомый Александровичу человек.
— Знакомьтесь, — сказал Казаченок. — Это Петро Калейников, механик гарнизонной бани. У нас общее дело... Есть предложение немедленно выпустить листовку за подписью Минского горкома партии. Время тяжелое, горком разгромлен, и у населения может создаться паническое настроение. Мы обязаны поднять дух советских людей. Кроме того, если выйдет листовка за подписью Минского горкома партии, гестаповцы могут подумать, что арестованные не имеют отношения к подполью. Таким образом мы облегчим судьбу своих товарищей. Да и у самих арестованных поднимется настроение. Одним словом, листовка очень нужна, и наша задача — как можно быстрей выпустить ее.
— А как ты мыслишь сделать это?
— Вот для этого мы и собрались, чтобы совместно обсудить все. Подвал гарнизонной бани — место очень удобное. Около бани всегда толчется много людей, шум, грохот. Там можно оборудовать типографию. Петро согласен и поможет нам. Остальное — наше дело. Давай сегодня перенесем туда шрифты. Они уже в подвале третьего Дома Советов на улице Горького, недалеко от бани. Я принес их от Яди Савицкой.
— Ну, так дело решено. Начнем.
Казаченок и Александрович перенесли типографию из третьего Дома Советов на Нижний рынок, в подвал гарнизонной бани. Александрович начал разбирать ссыпанные в беспорядке шрифты, и выяснилось, что многого не хватает: и некоторых букв, и верстатки, и бумаги, и краски.
— Что будем делать? — спросил Хасен Казаченка.
— Что-то надо делать. Посоветуюсь с Жаном.
Через Викторию Рубец Казаченок вызвал Жана на явку в квартиру Павла Ляховского. Встреча была короткой. Договорились собраться здесь же на другой день и обсудить текст листовки.
Во время следующей встречи, прочитав написанное Казаченком, Жан обрадовался:
— Вот это штука! Ну и пилюлю подсунем мы фашистам! Молодец, Володя, ей-богу, ты здорово написал!
— Да, только печатать нечем.
— Как нечем? Чего у вас не хватает?
— Да много чего.
— А, ерунда! Все обтяпаем. Пошли.
— Куда?
— Говорю, пошли! За материалами.
Подхватив Володю под руку, потянул в Водопроводный переулок. Во дворе небольшого деревянного домика подошли к женщине, занятой хозяйственными делами, и поздоровались.
— Леня дома? — спросил Жан.
— Заходите.
Леня оказался еще молодым разбитным парнем с руками, пропитанными типографской краской. Не откладывая дела в долгий ящик, Жан спросил у него:
— Ты сможешь сегодня достать несколько букв этому товарищу?
— Ишь какой быстрый, — возразил Леня. — Я ведь только что с работы. Вернешься сейчас в типографию — заподозрят. Придется подождать до завтра. А что вам надо?
— «Б», «у», «э», — начал перечислять Володя. — Ну, и пробельный материал.
— Хорошо, все будет, только приходите завтра после работы.
Так был решен вопрос со шрифтами. А тут новая беда: принесли банку краски, а в ней оказался песок. Во время сентябрьских арестов жена Александровича закопала банку в землю, но неплотно закрыла крышку, и земля насыпалась в краску. Что делать?
Опять пришлось вызывать Жана. Казаченок взволнованно рассказал о новой неприятности.
— Ничего, — успокоил Жан. — И это дело поправимое. Занимайся листовкой, а остальное я возьму на себя. Может, еще что нужно, выкладывай сразу, чтобы несколько раз не ходить.
Казаченок добавил, что и валика еще нет и бумаги.
— Все будет, — уверенно сказал Жан, — Все! Приходи завтра на Сторожевское кладбище.
На следующий день Жан передал Казаченку краску и валик, а за бумагой велел прийти на Татарский мост, в другой конец города. Видно, не в одном месте собирал типографские материалы.
Точно в назначенный час Казаченок спустился по крутой улице к мосту. Буквально через минуту там очутился и Жан с огромным свертком. Высокий, широкоплечий, могучий, он держал свою ношу, будто игрушку, — легко, без напряжения. Когда поравнялся, на одно мгновение остановился.
— Держи, да крепче. Тяжелая бумага!
Владимир, взяв сверток, чуть не присел от тяжести.
— Веселей! — подмигнул Жан и тихо пошел дальше.
Взяв ношу половчей, Владимир двинулся через мост. Спустя минуту сзади заурчала машина. Казаченок оглянулся, и в груди у него похолодело: прямо на него ехали гестаповцы. Быстро отойдя в сторону, он прислонил свой сверток к решетке моста.
Бывают мгновения, которые кажутся годами. Они остаются в памяти на всю жизнь. Такое мгновение пережил Казаченок, стоя тогда на мосту. Смерть приближалась быстро и неумолимо. Но в сердце еще тлела надежда: а может, пронесет, не зацепит?
В открытой машине сидели офицеры СД. Один из них бросил холодный взгляд на Казаченка.
Оглянувшись, Владимир увидел, что Жан тоже остановился и держит руку в кармане. На всякий случай поддержка гарантирована — Жан не бросит товарища в беде. Это придало силы. Владимир принял вид человека, которому нет никакого дела ни до машины, ни до гестаповцев, ни до всего окружающего. Он занялся своим свертком.
