Наглое игнорирование (СИ) - страница 167
Да и тем, кто не остался брошен так, тоже еще в памяти остаться непросто – и писарь фамилию может исказить, описаться, например, да и штаб может быть накрыт со всеми своими ящиками и сейфами, артобстрелом или бомбежкой, вон немецких бумаг сколько по дорогам валяется, точно как у нас было в начале войны. И, как зубная боль – воспоминания о тех, кого оставил тогда, в начале…
Похоронили своих хоть и скромно – без гробов, но с салютом и венки сделали девчатки из цветущих веток. Большое кладбище осталось у медсанбата в этот раз. Много похоронок пришлось писать, а это занятие – тягостное. Войны конец уже виден отчетливо, дома надеются, что боец вот-вот вернется – а тут вдруг – похоронка.
Легковушка оказалась исправной, чешской "Шкодой" довоенного выпуска – с правым рулем. Все сильно удивились, что чехи до Гитлера так в рот англичанам смотрели, что только у них, да у англов правые рули были во всей Европе. Но аккуратная, удобная и сразу приглянувшаяся командиру медсанбата, ему ее и подарили, чем сдержанный майор был очевидно тронут.
Правда Берестов сразу же выразил сомнение в том, что такую игрушку не отберет сразу первое попавшееся начальство. Сейчас, в конце войны, всякого начальства стало внезапно много – из Москвы катили всякие инструктора, комиссии, проверяющие и прочая тыловая сволочь, старательно подбиравшее тут что поценнее, диву давался капитан, глядя как жадно гребут под себя все эти чинодралы. И в первую голову интересовали прикативших на все готовое – именно легковушки пошикарнее.
Майор Быстров вынужден был согласиться – и, скрепя сердце, дал карт-бланш на маскировочные мероприятия. И не узнал машину – ее перекрасили в какой-то грязный серо-зеленый цвет, да еще так ловко, что создавалось впечатление, будто она вся помятая (имелся среди знакомых у Берестова и такой художник, который умел из подсобных материалов делать первоклассные иллюзии и прославился еще в 43 году, когда обычной угольной пылью на аэродромном взлетном поле нарисовал нечто, что немецкие воздушные разведчики на фотосъемке с высоты увидели как явные воронки, после чего аэродром не бомбили – взлетная-то полоса совсем разворочена!)
Номера начштаба добыл без особого труда у ВАИ, откопал где-то технические документы, правда, на другое авто, даже перебили ему в рембате номер двигателя под немецкий техпаспорт. С любой точки зрения не подкопаешься. Командир медсанбата только головой покрутил, когда увидел, как из элегантной красавицы сделали невзрачную замарашку. И еще удивленно покрутил головой, когда начальник штаба сообщил, что краска эта нестойкая и облупится скоро, через годик где-то, так что пока поездить можно и на такой, а там глядишь что и поменяется.
— Прямо хоть самому учиться водить, — сказал Рыбоглаз. На что ему Берестов меланхолично заметил, что выучиться водить машину куда проще, чем быть хирургом. Вот он, например, водить машину может, а оперировать – никак.
Возразить на это было нечем и майор потихоньку стал выкраивать свободные минутки для шоферской премудрости. Благо сейчас, когда Берлин, наконец, капитулировал, вместо положенных 30 сложных операций в день получалось куда меньше, да и поток легкораненых упал куда ниже, чем опять же штатные 300 человек в день. Все рассчитывали, что на том дело и закончится, но, увы, пришел новый приказ. Первый Украинский фронт получил почетную задачу – освободить от гитлеровского ига столицу Чехии, стонущую под немецкой оккупацией.
Настроение после этого приказа у Берестова упало. Как офицер – он прекрасно понимал, что практически миллионная группировка армий "Центр" требует, чтобы ее домолотили, это был практически последний огрызок Рейха, и в отличие от наглухо заблокированной в Прибалтике мешанины из разгромленных под Ленинградом немецких войск, эта группа армий имела свободу действий и могла наворочать дел. Сильно ухудшало ситуацию и то, что в составе этой армии была масса карателей и мерзавцев из СС и РОА, многим из сидевших в Чехии в плен к русским попадать было никак нельзя, больно много грязных дел натворили. И это значит – будут драться насмерть. То есть потери будут большими. И это – когда уже Рейх разгромлен и фюрер сдох. Обидно было погибать на Курской дуге и в Польше. Еще горше – в Берлине. А тут – даже и не сказать каково – практически уже после войны, считай. Войска перли привычным катком, вырвавшись на оперативный простор. Фланг у "Центра" после сдачи Берлина рухнул и теперь удар был в мягкое подбрюшье, но как ни крути – миллион немцев и их прихвостней – оставался миллионом солдат и офицеров. Вооруженных, организованных и обеспеченных всем – там даже эти новехонькие реактивные самолеты были!
Замполит сообщил, что в Праге – восстание против немцев, но к этому и сам усач и офицеры медсанбата отнеслись весьма хладнокровно. Раз восстание начато без учета возможной помощи РККА и всяко без корректирования действий с Советским руководством, то опять, значит, Варшава выходит, хотят очередные паны свободолюбы к приходу наших уже гордо заявить, что они сами с усами. Да и вообще отношение к чехам было очень двойственным – больно много и старательно они состряпали оружия – причем – отличного оружия – для Рейха.
И каждый, кто когда-нибудь лежал, посыпаемый точным артиллерийским огнем, под кружащей в небе чешской "рамой", каждый, кто до боли в глазах пытался высмотреть неприметный чешский истребитель танков "Хетцер", каждый, видевший кучи трофеев с чешскими клеймами – от громадных крупнокалиберных дальнобоев до пистолетов и винтовок – каждый имел основание относиться к этим работничкам Рейха очень плохо. Да и пленных немцев, которые в плену оказывались чехами – было что-то очень много. Как, впрочем, и поляков. Часть из них шла потом воевать против немцев, таких с охотой брали в национальные дивизии, но десятки тысяч предпочитали сидеть в лагерях, категорически не желая помогать русским.
