Наглое игнорирование (СИ) - страница 77
— У вас на голове шрам, похожий на след от огнестрельного касательного ранения. В личном деле указано два других ранения, — спросил опять не о том "Рыбоглаз".
Опять пришлось пояснять, а от длинных разговоров адъютант старший уставал невыразимо. И сейчас чувствовал, что язык банально устал и болит, так, как болят мышцы ног после 30 километров марша с полной выкладкой. И взгляд начальника МСБ раздражал, чувствовал себя сейчас Берестов словно он жук на булавке, а сидящий за столом седой блондин его вертит и так и этак перед глазами, изучая внимательно и отстраненно.
«Такой же научный педант и фанатик, как тот же Михайлов. Два сапога – пара, одно слово – медицина», — зло подумал адъютант старший.
— Нехорошо, Дмитрий Николаевич. Непорядок. Потрудитесь оформить ранение как положено, через ВКК.
— Исинисе, Седхей Седхеевиш, не са тем шев! — не удержался и таки огрызнулся взмокший Берестов.
Сергей Сергеевич Быстров удивленно вытаращил свои блеклые гляделки и уставился на строптивого подчиненного неприятным, тяжелым глазом. Некоторое время мерялись взглядами, потом Берестов вздохнул и в гляделки играть прекратил. Он уже был не рад, что пустился в эскападу с новшествами и реформами.
Помолчали. Потом "Рыбоглаз" продолжил:
— Какое выполненное задание имелось в виду в благодарности от ВММА? — и опять не о том спросил. Все-таки Берестову казалось, что он пришел с важным предложением, касавшимся устойчивости функционирования всего медицинского батальона, а все о пустяках речь несущественных. Пришлось рассказывать про сбор черепов и всего прочего. И наконец-то проняло "Рыбоглаза", удивился и даже присвистнул, когда речь пошла о тысячах черепов. И даже вроде чуточку – уголками губ, улыбнулся, по-прежнему таращась водянистыми гляделками:
— Резюмирую разговор. Первое – как уже сказал, вы, Дмитрий Николаевич, приведете в порядок данные о себе. Завтра будет заседание ВКК – явитесь на осмотр и документирование ранения. В приказ, соответственно, внесем право на ношение щитка за ранение. Второе – купите в лавке военторга нашивки за ранения и потрудитесь, чтобы две желтые и одна красная у вас на кителе были размещены в соответствии с уставными требованиями. Срок исполнения – неделя.
Адъютант старший было раскрыл рот, но Быстров продолжал:
— Третье. Официального хода вашей служебной записке я дать не могу, как вы, полагаю, сами понимаете. Но неофициально – одобряю и ваше предложение о подборе санитаров из числа умелых, опытных бойцов и предложение об усилении огневой мощи нашего лечебного учреждения. Как я понимаю, в сборе трофеев у вас опыт немалый?
Берестов кивнул.
— Тогда займитесь. При первой же возможности. Насчет пушки – вы уверены, что она так уж нам необходима?
Начштаба опять закурлюкал, заново переживая впечатление от сраных немецких жестянок, которых было никак не остановить. Даже крупнокалиберная стрелковка превратила бы эти танки в хорошо прогретые банки с тушенкой, не то, что нормальная пушка. А винтовки – бесполезны были.
"Рыбоглаз" выслушал, помрачнел.
— Ладно, вы меня убедили. Заодно постарайтесь набрать и шоферов соответствующих. А я постараюсь убедить начальство, чтобы оно не вставляло нам палки в колеса. У вас все? Не смею задерживать, Дмитрий Николаевич.
Уходил после разговора Берестов со странным ощущением – то ли довольный, то ли удивленный. Странный все же штукарь этот самый военврач второго ранга Быстров Сергей Сергеевич…
Бывший уполномоченный Особого отдела Солнцев, нынче командир разведвзвода партизанского отряда
В первую секунду ему показалось, что он провалился левой ногой в яму, и сильно ударился, потому что стремительно упал набок. Не понял – откуда тут на тропинке яма?
И только перепуганные глаза пулеметчика Головина подсказали – все было и так совсем плохо, а теперь – уже хуже некуда.
— Цто?
— Вам ногу перебило, кость торчит! — лепетнул бывший танкист.
Глянул сам – замутило, голова кругом пошла. Нога, вывернутая совершенно дико в сторону, и да из кровищи торчит сахарно-белый осколок кости, нечему там другому торчать, такому яркому. Сам удивился тому, как мысли быстро понеслись, пока танкист собрался с духом и предложил тащить волоком – чего только в голове не просквозило, от совсем нелепого и глупого "А может, еще и отобьемся?" или "Головин здоровый лось. Может и утащит?", до трезвого и леденящего морозом "Все, отбегался!"
Головин как-то неприлично засуетился, то порываясь стягивать гимнастерку, чтобы перебинтовать рану драной рубашкой, то хватался за пулемет. Видно было, что растерялся парняга. А ведь обстрелянный и опытный! Смотреть на это было тошно и неприятно.
— Стой! Сколько патронов в диске? — остановил Солнцев бестолковое мельтешение подчиненного.
— Десятка два! — сразу же ответил танкист, и показалось раненому, что глаза как-то не так блеснули у него.
— Ты пулемет оставь и дуй!
— Но… — начал было возражать Головин, и заткнулся. Повалился рядом, над головами опять густо стало посвистывать – каратели сменили позиции, приблизились.
— Бегом! В смысле – ползком. Но бегом! — коряво скомандовал Солнцев, изо всех сил пытаясь дотянуться до пулеметного приклада.
Танкист (он так и бегал в матерчатом шлеме, хотя одежку с приметного синего комбеза сменил на привычную для партизан сборную полугражданскую-полувоенную) спорить не стал. Подтянул пулемет поближе, тряханул им, ставя на сошки, пожал, словно клещами плечо раненого и змеей дернул прочь, только стершиеся подковки на каблуках сверкнули.
