«То было давно… там… в России…» - страница 8
Опыт Коровина-писателя с годами обогащается, и к 1935 году литературная деятельность определенно начинает преобладать над художественной. Его рассказы и очерки появляются в печати со все большей регулярностью. В декабре 1934 года С. Дорожинский предлагает Коровину написать автобиографию и берется издать ее. Коровин с энтузиазмом отнесся к предложению Дорожинского и написал мемуары «Моя жизнь» с удивительной быстротой — к июлю 1935 года. Дорожинский, заказывая мемуары Коровину, настаивал на том, чтобы тот передал ему все права на публикацию, однако машинопись из 120 страниц, которую представил Коровин, так и пролежала ненапечатанной 35 лет. Только в 1970 году ее приобрел у вдовы Дорожинского Марк Вейнбаум, редактор нью-йоркской газеты «Новое Русское Слово», и в том же году она была впервые напечатана в этой газете. Замечательная автобиография в форме очерков открывается описанием самого раннего детства Коровина и заканчивается воспоминаниями 1917 года. Эти мемуары стали известны советскому читателю благодаря публикации И. Зильберштейна и В. Самкова. Они открывают книгу «Константин Коровин вспоминает…», однако были напечатаны с многочисленными разночтениями, вставками, цензурными изъятиями и с искаженным концом. И только в настоящем издании они публикуются в точном соответствии с авторизованной машинописью.
Коровин говорил о себе, что он «не охотник праздности». С 1935 года он приносил в редакцию газеты «Возрождение» по одному рассказу в неделю. В Париже ходили разные слухи о его заработках при таком постоянном сотрудничестве в газете. Кое-кто говорил, что Абрам Гукасов, редактор «Возрождения», хорошо ему платил, однако Ирина Шаляпина, посетившая Коровиных во второй свой приезд в Париж в 1935 году, не обнаружила в их быту никаких перемен к лучшему.
В 1936 году Коровину исполнилось семьдесят пять лет, и по этому поводу газета «Возрождение» устроила юбилейный концерт.
Юбилей К. А. Коровина отмечался 12 декабря в соседстве с шестидесятилетним юбилеем А. А. Плещеева и не был таким пышным, как юбилей пятидесятилетия его художественной деятельности, но все же: «Интимный ужин прошел в атмосфере совершенно исключительного подъема, сердечной взволнованности и простоты… В трех коротких обращениях к сотоварищам К. А. Коровин, с совершенно исключительным даже для него юмором и блеском, коснулся всего — от вопросов общественно-злободневных до мелочей редакционной жизни и отношений. Каждое из этих обращений сопровождалось взрывами смеха и подлинными овациями».
Журнал «Иллюстрированная Россия», в котором Коровин печатался с 1930 года (примечательно, что коровинские очерки в этом издании сопровождались фотографиями или даже эскизами самого автора), также отметил эту дату. Прекрасную статью о юбиляре написал секретарь журнала, известный публицист и критик Георгий Немирович-Данченко. Описав жизнь и творчество Коровина в России, Немирович-Данченко переходит к анализу деятельности художника за рубежом.
«В эмиграции К. А. с 1922 года. И здесь, в изгнании, вдали от родины, которую К. А. так трогательно и нежно любит, в нем открылся другой его талант — талант русского писателя, который сразу же выдвинул гордость нашей живописи в первые ряды русской литературы… Из К. А. выработался русский беллетрист, дарование которого в наши безрадостные дни сразу же засияло ярким блеском самобытности, неподдельного юмора и новизны тех литературных образов, которые он нам дал. Новизны, потому что К. А. нашел такие краски в изображении русского человека и русской действительности, которые до сих пор нам не были знакомы». Немирович-Данченко заканчивает свою статью пожеланием юбиляру, кроме стандартных здоровья и сил, того, «чтобы его доброе сердце веселилось служением красоте и русскому слову. И мы счастливы, — добавляет он, — что можем сказать ему, как мы его все любим и как мы ему благодарны…».
На имя юбиляра в редакцию газеты «Возрождение» поступило много писем читателей, восторженных почитателей его рассказов. Они были переданы Коровину, и тот даже откликнулся благодарственной заметкой. «Глубокоуважаемый господин редактор… Получив в день семидесятипятилетия приветствия от читателей моих незатейливых рассказов про край родной, сердечно и душевно благодарю их всех за внимание и чувства добрые».
Однако, похоже, высокое определение профессиональной критикой статуса юбиляра опять не дошло до адресата, как и отзывы о его творчестве на предыдущем юбилее 1932 года. В 1937-м Коровин жалуется Дорожинскому: «…Вот я в промежутках живописи… пишу рассказы — это ведь искусство, литература… Так, за все десятилетия этого труда я не встретил ни одного печатного отзыва. Ни похвалы, ни брани. Немножко странно». Странно все-таки то, что никто не сказал Коровину, что ситуация изменилась, даже тот же Дорожинский. Правда, скорее всего, именование Коровина писателем вряд ли пришлось бы ему по душе, поскольку он никогда не любил «идейность» и «поучительность» большинства писателей-современников. Коровин хотел, чтобы читатель никогда не забывал, что он художник и что он пишет свои рассказы, как картины. «Пишу наитием, будто для каких-то несуществующих друзей. Пишу от любви к людям, не идейно, не поучая никого, а как художник».
Выше уже говорилось, что Коровину довелось много претерпеть от несправедливой критики. В своих парижских письмах к Красину он обрушивается на рецензентов (скорее, в общем, чем на кого-нибудь определенно) и жалуется на непонимание. Это непонимание он называет «чертом» и относит его к критике, которая, как и в России, враждебно относится к его творчеству. Много позже, в другом письме, к Дорожинскому, Коровин снова возвращается к той же мысли и идет дальше: «Русское наше общество живет в кармане у этого черта». Тема непонимания критикой проходит красной нитью по многим произведениям Коровина, будь то биографический очерк о Врубеле, заметки о ранней художественной деятельности или воспоминания о 1917 годе.
