Страницы Миллбурнского клуба, 5 - страница 106

Вариант второй – продолжение экспериментабез вмешательства и отсрочка принятия решения до появления дополнительныхкатастрофических признаков, таких как чрезмерное размножение биороботов,самоистребление биороботов с помощью усовершенствованных ими средствуничтожения, разрушение биороботами среды обитания сверх допустимых пределов.

Вариант третий – вмешательство в ходэксперимента с принудительным внесением необходимых системных изменений вконструкцию биороботов, в первую очередь в «области мозговых и половыхрегуляторов», с предпочтительным использованием метода «кодовогоперепрограммирования», не исключая, однако, и более жесткие...

На этом отчет обрывался, и мы с Алисой таки не узнали окончательного приговора... Существовал ли он – окончательныйприговор? Если да, то узнал ли его Берлекемп? И если узнал, то зачем стер,уничтожил соответствующий отрывок в дешифрованном материале?

«Быть или не быть – вот в чем вопрос». Вопросбез ответа... Рэймонд Берлекемп нашел для себя ответ...

* * *

Тайны самоубийства профессора Берлекемпабольше не существовало. Мы были потрясены той ценой, которую заплатил Рэй зараскрытие загадки янтарных бусинок, мы были подавлены и сломлены открывшейсянам тайной нечеловеческого, космического масштаба, мы сжались и согнулись подгрузом ответственности за наше невольное открытие. Алиса и я некоторое времябезмолвствовали; обсуждать прочитанное было невозможно, у нас не былоподходящих слов, хотелось заменить их отсутствие каким-то действием, движением,и мы не сговариваясь, молча и лихорадочно начали сжигать те ужасные листкибумаги в камине. Мы тогда сожгли всю распечатку и стерли текст в памяти машины– словно уничтожили следы преступления, словно очистились от скверны... Я незнал, что делать дальше и как объяснять все это президенту, сотрудникамБерлекемпа и жаждущей сенсации публике. Ведь Рэй не хотел разглашения своегооткрытия. Имею ли я право нарушить его негласный запрет? Поняв мое состояние,Алиса, тонкая и мудрая женщина, первой нарушила молчание и подсказала решение:

– Вам, Клайд, – она впервые назвала меня по имени, – нужно сказатьпрезиденту, что его версия оказалась правильной, что смерть профессораБерлекемпа – семейная драма с моим роковым участием...

 – Никогда не позволю себе оговаривать вас, Алиса, лучше признаюсь в своейпрофессиональной несостоятельности.

 – Не возражайте, Клайд! Версия «профессиональной несостоятельности»никого не убедит, напротив – вызовет подозрения в утаивании правды. Хочупризнаться вам первому – я ухожу в католический монастырь, ухожу от светскойжизни навсегда. Не пытайтесь отговаривать меня, я приняла такое решение еще досегодняшнего прозрения. Это не жертва, это для меня единственное решение. А длявас единственное решение в данном положении – все свалить на меня, и янастаиваю на этом.

– Я не могу нанести вам такой предательский удар, это непорядочно. Ипотом – как я буду смотреть в глаза вашим детям?

– Не сомневаюсь, вы сможете сделать это в самом мягком и деликатном виде.Мое покаяние и уход в монастырь убедят всех в правильности вашего с президентомзаключения. Поймите, Клайд, это единственная возможность закрыть вопрос ипогасить нездоровый интерес к работе Рэя. Его уже не вернуть. Мы с вами обязанывыдать версию «семейной драмы» ради светлой памяти Рэя. А о моей репутации небеспокойтесь, детям я сумею все объяснить, они уже не маленькие, а мнениеостальных меня не интересует.

Алиса словно сбросила давящий груз и как-тодаже озорно заключила: «Когда мы с вами, Клайд, предстанем перед судомВсевышнего, вы, надеюсь, скажете нужные слова в мое оправдание...» Мырасстались друзьями–заговорщиками... Мне потребовалось два дня, чтобыоправиться от потрясения и морально приготовиться к своей фальсификаторскойроли.

Президент Стэнфордского центра ДональдГраунхилл принял меня настороженно, явно опасаясь, что я раскопал истину,которую он на самом деле не знал, но которой интуитивно и, признаться,небезосновательно опасался. Как мне хотелось раскрыть все карты и поставить егона место – усмири гордыню, шеф, ты просчитался, а я нашел истину, недоступнуютебе, она глубока и величественна, держись покрепче за подлокотники твоегокресла... Но я обещал Алисе другое и, смирив свою собственную гордыню иприкинувшись побитым ничтожеством, проблеял, что, мол, вы, шеф, оказались, каки следовало ожидать, правы – эта семейная драма произошла по вине миссисБерлекемп, она во всем призналась, но, дескать, не следует ее слишком строгосудить, ибо она уже сама покаялась и, более того, отказавшись от светскойжизни, решила уйти навсегда в католический монастырь... Я был себе самомупротивен, но иногда нужно иметь мужество быть самому себе отвратительным.Мистер Граунхилл, напротив, обрадовался такому повороту событий, оживился ипопытался выведать у меня подробности, но здесь я оказался на высоте и твердоотказал ему – мол, подробности в данном случае не имеют никакого значения, неговоря уже о том, что они являются тайной частного сыска и не подлежатразглашению. В конце концов мы составили краткое официальное сообщение дляпрессы – казенную формулировку моего «блеяния» на тему о «семейной трагедиипрофессора Р. Берлекемпа». Я настоял, чтобы слово «измена» не фигурировалов тексте, и расставил акценты на «покаянии» и «католическом монастыре».Сообщение было составлено таким образом, чтобы раз и навсегда погасить интереск делу профессора Берлекемпа. По-видимому, нам с Алисой это удалось, а Дональду