Что такое обломовщина - страница 13

Кто же наконец сдвинет их с места этим всемогущим словом: "вперед!", о котором так мечтал Гоголь и которого так давно и томительно ожидает Русь? До сих пор нет ответа на этот вопрос ни в обществе, ни в литературе. Гончаров, умевший понять и показать нам нашу обломовщину, не мог, однако, не заплатить дани общему заблуждению, до сих пор столь сильному в нашем обществе: он решился похоронить обломовщину и сказать ей похвальное надгробное слово. "Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век", - говорит он устами Штольца, и говорит неправду. Вся Россия, которая прочитала или прочитает "Обломова", не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к нашим услугам. В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово. Не за что говорить об нас с Ильею Ильичом следующие строки:

В нем было то, что дороже всякого ума: честное, верное

сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь

жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул наконец, убитый,

разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и

верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не

пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и

ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него

целый океан дряни, зла; пусть весь мир отравится ядом и пойдет

навыворот, - никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его

всегда будет чисто, светло, честно... Это хрустальная, прозрачная

душа; таких людей мало; это перлы в толпе! Его сердце не подкупишь

ничем, на него всюду и везде можно положиться.

Распространяться об этом пассаже* мы не станем: но каждый из читателей заметит, что в нем заключена большая неправда. Одно в Обломове хорошо действительно: то, что он не усиливался надувать других, а уж так являлся в натуре - лежебоком. Но помилуйте, в чем же на него можно положиться? Разве в том, где ничего делать не нужно? Тут он, действительно, отличится так, как никто. Но ничего-то не делать и без него можно. Он не поклонится идолу зла! Да ведь почему это? Потому, что ему лень встать с дивана. А стащите его, поставьте на колени перед этим идолом: он не в силах будет встать. Не подкупишь его ничем. Да на что его подкупать-то? На то, чтобы с места сдвинулся? Ну, это действительно трудно. Грязь к нему не пристанет! Да пока лежит один, так еще ничего, а как придет Тарантьев, Затертый, Иван Матвеич брр! какая отвратительная гадость начинается около Обломова. Его объедают, опивают, спаивают, берут с него фальшивый вексель** (от которого Штольц несколько бесцеремонно, по русским обычаям, без суда и следствия избавляет его), разоряют его именем мужиков, дерут с него немилосердные деньги ни за что ни про что. Он все это терпит безмолвно и потому, разумеется, не издает ни одного фальшивого звука.

______________

* Пассаж (с франц.) - здесь: указанное место в тексте статьи или речи.

** Вексель (с нем.) - долговое письменное обязательство, документ, которым должник обязуется уплатить в определенный срок известную сумму денег.

Нет, нельзя так льстить живым, а мы еще живы, мы еще по-прежнему Обломовы. Обломовщина никогда не оставляла нас и не оставила даже теперь - в настоящее время, когда[*], и пр. Кто из наших литераторов, публицистов, людей образованных, общественных деятелей, кто не согласится, что, должно быть, его-то именно и имел в виду Гончаров, когда писал об Илье Ильиче следующие строки:

Ему доступны были наслаждения высоких помыслов: он не чужд

был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал

в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные,

безыменные страдания, и тоску, и стремления куда-то вдаль, туда,

вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц. Сладкие

слезы потекут по щекам его. Случается и то, что он исполнится

презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире

злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, - и вдруг

загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море,

потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, - задвигаются

мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в

стремления; он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро

изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины

на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом... Вот,

вот стремление осуществится, обратится в подвиг... и тогда,

господи! каких чудес, каких благих последствий могли бы ожидать от

такого высокого усилия! Но, смотришь, промелькнет утро, день уж

клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы

Обломова; бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от

дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво

переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно к

небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся за

чей-то четырехэтажный дом. И сколько, сколько раз он провожал так

солнечный закат!

Не правда ли, образованный и благородно мыслящий читатель, - ведь тут верное изображение ваших благих стремлений и вашей полезной деятельности? Разница может быть только в том, до какого момента вы доходите в вашем развитии. Илья Ильич доходил до того, что привставал с постели, протягивал руку и озирался вокруг. Иные так далеко не заходят, у них только мысли гуляют в голове, как волны в море (таких большая часть); у других мысли вырастают в намерения, но не доходят до степени стремлений (таких меньше); у третьих даже стремления являются (этих уж совсем мало)...