Меня называют Капуцином - страница 63

Фаол продолжал: «Вот я говорил о любви, я говорил о тех состояниях наших, которые называются одним словом “любовь”. Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери к ребенку, любовь сына к матери и любовь мужчины к женщине – быть может это все одна любовь?»

– Определенно, – сказал Мышин, кивая головой.

Фаол сказал: «Да, я думаю, что сущность любви не меняется от того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина любви. И каждый человек ищет куда бы ее приложить не скидывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких свойств нашей души, подобной мешку опилок…»

– Хвать! – крикнул Мышин вскакивая с пола. – Сгинь!

И Фаол рассыпался к<ак> плохой сахар.

Победа Мышина

Мышину сказали: «Эй, Мышин, вставай!»

Мышин сказал: «Не встану», и продолжал лежать на полу.

Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал: «Если ты Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать». «Нет», – сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

К Мышину подошла Селизнёва и сказала: «Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам ходить взад и вперед».

«Мешал и буду мешать», – сказал Мышин.

– Ну знаете, – сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:

– Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию.

Позвонили в милицию и вызвали милиционера.

Через полчаса пришел милиционер с дворником.

– Чего у вас тут? – спросил милиционер.

– Полюбуйтесь, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и этак… -

Но тут Кулыгина перебила Селизнёва и сказала:

– Мы его просим уйти, а он не уходит.

– Да, – сказал Коршунов.

Милиционер подошел к Мышину.

– Вы, гражданин, зачем тут лежите? – спросил милиционер.

– Отдыхаю, – сказал Мышин.

– Здесь, гражданин, отдыхать не годится, – сказал милиционер. – Вы где, гражданин, живете?

– Тут, – сказал Мышин.

– Где ваша комната? – спросил милиционер.

– Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет, – сказал Кулыгин.

– Обождите, гражданин, – сказал милиционер, – я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите?

– Тут, – сказал Мышин.

– Позвольте, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.

– Они давно на него жалуются, – сказал дворник.

– Совершенно невозможно ходить по коридору, – сказала Селизнёва. – Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.

– Присовокупляю, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.

Селизнёва сказала:

– У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.

– Они давеча хотели его керосином поджечь, – сказал дворник.

– Мы его керосином облили, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не собирались.

– Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека сжечь, – сказала Селизнёва.

– А почему этот гражданин в коридоре лежит? – спросил вдруг милиционер.

– Здрасте-пожалуйста! – сказал Коршунов, но Калугин его перебил и сказал:

– А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в этой – вот она, в этой – вот он, а уж Мышин тут в коридоре живет.

– Это не годится, – сказал милиционер. – Надо чтобы все на своей жилплощади лежали.

– А у него нет другой жилплощади, как в коридоре, – сказал Кулыгин.

– Вот именно, – сказал Коршунов.

– Вот он вечно тут и лежит, – сказала Селизнёва.

– Это не годится, – сказал милиционер и ушел вместе с дворником.

Коршунов подскочил к Мышину.

– Что? – закричал он. – Как вам это по вкусу пришлось?

– Подождите, – сказал Калугин и, подойдя к Мышину, сказал:

– Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!

– Не встану, – сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

– Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, – сказала Селизнёва.

– Определенно, – сказал с раздражением Кулыгин.

И Коршунов сказал:

– Я в этом не сомневаюсь. Parfaitement!

Пашквиль

Знаменитый чтец Антон Исаакович Ш., то самое историческое лицо, которое выступало в сентябре месяце 1940 года в Литейном Лектории, любило перед своими концертами полежать часок-другой и отдохнуть. Ляжет оно бывало на кушет и скажет: «Буду спать», а само не спит. После концертов, оно любило поужинать. Вот оно придет домой, рассядется за столом и говорит своей жене: «А ну, голубушка, состряпай-ка мне что-нибудь из лапши». И пока жена его стряпает, оно сидит за столом и книгу читает. Жена его хорошенькая, в кружевном передничке, с сумочкой в руках, а в сумочке носовой платочек и ватрушечный медальончик лежат, жена его бегает по комнате, каблуками стучит как бабочка, а оно скромно за столом сидит, ужина дожидается. Все так складно и прилично. Жена ему что-нибудь приятное скажет, а оно головой кивает. А жена его порх к буфетику и уже рюмочками там звенит. «Налей-ка, душенька, мне рюмочку», – говорит оно. «Смотри, голубчик, не спейся», говорит ему жена. «Авось, пупочка, не сопьюсь», говорит оно, опрокидывая рюмочку в рот. А жена грозит ему пальчиком, а сама боком через двери на кухню бежит. Вот, в таких приятных тонах, весь ужин проходит, а потом они спать закладываются. Ночью, если им мухи не мешают, они спят спокойно, потому что уж очень они люди хорошие!