Том 2. Сумерки духа - страница 77
– Вот что, дуся моя, я вам расскажу… – зашептала вдруг Сонечка, – но тут вошел лакей и доложил:
– Господин Кириллов.
Что-то неуловимое пробежало по лицу Валентины. Она подняла ресницы и сказала:
– Попросите в кабинет. Я сейчас выйду. Толстая дама поднялась.
– Мы уж не будем вам мешать, душенька, к вам кто-то приехал… А кто это?
– Профессор один московский. Да куда же вы, Анна Ивановна? Перейдемте в кабинет, там у меня топится камин, посидите.
– Нет, нет, нам пора. Только на минуточку разве, посмотреть этого профессора… Иди, Сонечка, моя шляпка, кстати, в кабинете осталась…
Сонечка уже юркнула вон. Тетушка поплыла за нею. Валентина подошла к брату.
– Тебе хуже сегодня, Ваня? Эта болтушка тебя расстроила?
– Да. Пожалуйста, давай мне знать, кто у тебя. Я ни ее, ни эту Сонечку неприличную видеть не в состоянии.
– Чем же Сонечка виновата? Ребенок…
– Хорош ребенок! Противно видеть жадные и глупые глаза с вечной просьбой: ах, если бы мужчина! Ах, если бы такой офицер, о котором у нас в институте с незапамятных времен рассказы ведутся!
– Ты болен и раздражаешься, – сказала Валентина кротко. – Ты знаешь, я не люблю, когда ты так резок.
Иван Сергеевич сверкнул на нее глазами из-под нависших бровей.
– Позови Ефима, домой пойду, лягу. Ты потом зайди узнать, жив ли.
Лакей помог ему подняться с кресла. Опираясь на его руку, Иван Сергеевич пошел к двери. Даже спина его, в синем меховом кафтанчике, слегка сгорбленная, выражала гнев и раздражение.
Валентина проводила его глазами, потом медленно провела рукой по волосам – и пошла в кабинет.
VIII
В кабинете, действительно, топился камин. Опять куски кокса пылали широко и жарко, и красные отраженья мелькали на стене напротив. Здесь было еще темнее от тяжелых портьер, да и день уже гас.
Толстая тетенька успела познакомиться с Кирилловым, да и Сонечка тоже. Кириллов, от неожиданности сделавшийся еще более неловким, стоял в принужденной позе и с застывшей, почти страдальческой улыбкой слушал рацеи полной дамы. Сонечка стояла сбоку, у стола, и бросала на Кириллова взоры из-под ресниц.
– А мы уж познакомились, – заявила тетушка, увидя Валентину. – Мсье Кириллов говорит, что в Москве гораздо веселее живут, чем в Петербурге.
– Я, право, сам не знаю… Я живу очень уединенно… Но слыхал, что общество дружнее.
– Конечно, конечно, вы ученый человек… Но молодежь, студенты, например? Ведь московские студенты славятся.
– Они лучше, чем у нас, в нашем холодном Петербурге? – проговорила Сонечка тихо и скромно.
Валентина подошла ближе. Надо было выручать Кириллова.
– Вы не можете вообразить, моя добрая Анна Ивановна, – начала она, смеясь, – какой нелюдим Геннадий Васильевич! У него почти нет знакомых. Да и ко мне его бы не залучить, если б не встретились кое-какие общие дела…
– Ах, у вас дела! А у нас-то, у нас-то, Сонечка! Ведь еще за гипюром нужно заехать. Прощайте, душенька, мы торопимся.
– Да свиданья, – сказала Сонечка, протягивая руку Кириллову, и странно улыбнулась.
Кириллов в замешательстве слишком крепко стиснул пухлую ручку и даже потряс ее. Начались поцелуи.
Когда Валентина, проводив дам, вернулась в кабинет, Кириллов спросил ее:
– Что с вами? Мне кажется, вы не совсем здоровы… Я не мешаю?
Валентина опустилась в кресло у камина и устало откинула голову назад.
– Нет, – проговорила она. – Ничего. Я немного расстроена и зла. С утра голова болела, а потом пришли эти гостьи…
– Я принес вам книги, о которых вы меня просили. Я сам еще не читал, но просматривал. Кажется, дельно.
– Спасибо, Геннадий Васильевич. Если б не книги, к которым у меня жадность, я бы совсем потеряла власть над собою, расстроилась бы, изнервничалась, изленилась… Хорошо вам, у вас еще и дело есть. А мне делать нечего, книги единое спасение и оплот. Вдвойне их глотаешь.
– А почему у вас нет дела, Валентина Сергеевна? Я давно к вам присматриваюсь, вы живой человек, вам бы не того нужно.
Валентина приподняла голову и весело посмотрела на Кириллова.
– Правда? Вы это замечаете? Ну, я вам скажу. Я тоже так думаю, и книгами себя только утешаю. Без дела очень трудно. Но… теперь поздно. Сложилось иначе. Я хотела быть актрисой.
– Актрисой?
В голосе Кириллова не было особенного увлечения.
– Да, актрисой. Но не вышло. А теперь поздно.
– Мне кажется… Впрочем, если это ваше истинное призвание…
– Нет, нет, поздно. Да и характера такого нет, чтобы в двадцать восемь лет начинать с азбуки. Пока выучусь – молодость пройдет. А куда без молодости? Нет, я дилетантка. Беда в том, что душа у меня не дилетантская. И что это я перед вами разоткровенничалась? Это на меня не похоже.
– Нет, говорите, – произнес Кириллов и подвинул свой стул ближе к огню. – Я нелюдим, не очень люблю общество, а с вами мне хорошо. У вас живая душа. Скажите о себе.
– О себе? Знаете, если бы я не была уверена в вашем простодушии, я бы сказала, что вы хитры. Лучший способ расположить к себе человека, это вызывать его на разговор о себе, слушать его с интересом… Я знаю этот способ.
Она невольно кокетничала с ним, но он не замечал.
– Нет, – сказал он. – Я не для того. Мне просто интересно.
– Что же вам интересно?
– Вы. Как вы живете, откуда у вас эта страсть к книгам. Ведь у меня она тоже…
– Я вам интересна? Право, рассказывать нечего. Угадывайте сами.
– Я почти угадал.
– Что?
Она совсем подняла голову и смотрела ему в глаза.
