Мещанское счастье - страница 12
— Вы очень скоро идете…
— Виноват, — ответил Егор Иваныч…
— Какая сегодня прекрасная погода, — сказала Леночка.
«Нашла же она что сказать!» — подумал Молотов. Но надобно отдать честь и ему. Он поддержал разговор:
— Да, хорошая стоит погода, — и тотчас сделал еще такие слова, — давно уж стоит такая… дождей совсем мало… отличное наступило время.
Молчание. «Нет, — думал Молотов, — я обязан говорить».
— Вы любите природу? — спросил он, а сам про себя подумал: «Однако это с какой стати? Ведь это очень глупо!»
— Люблю.
— Я третьего дня просидел до рассвету, — продолжал Молотов и опять подумал: «Ну, это еще хуже». У него так и шло два разговора — один с Леночкой, другой про себя, как это всегда бывает у застенчивых людей.
— Такой был прекрасный вечер, — прибавил он. «Нет, стоило б меня хорошенько!» — рассуждал он.
Но вот Леночка совершенно оправилась, взглянула открыто и сказала:
— Я сама люблю вечером гулять… Я всегда почти гуляю. Особенно смерть люблю воду… У нас всегда речка перед глазами, и я привыкла к ней… Я люблю удить, только червяков гадко брать в руки… впрочем, теперь ничего… привыкла… Вы знаете иву? Вон там, — показала рукой Леночка.
— Знаю, — ответил Молотов и вздохнул свободно, потому что надеялся, что Леночка не скоро остановится.
— Там очень хорошо клюет… Там я в третьем году вот какого язя поймала. (Она показала руками.) У нас дяденька гостил. Он очень хороших аглицких крючков привез.
— А мамаша не боится, что вы утонете? — «Очень прилично сказано», — одобрил себя Егор Иваныч.
— Ах нет; мамаша мне все позволяет. А вы любите удить?
— Никогда не удил, хочу попробовать. Скажите, в чем тут удовольствие?
— Ах, как же, очень весело!
«Дело очень прилично идет, — думал Молотов. — Впрочем, какая она странная, как будто ни в чем не бывало, а я-то?..»
— Очень весело! — повторила Леночка…
Она стала, как бабочка, порхать с предмета на предмет. О письме ни полслова. Оно-то сильно и беспокоило Молотова. «Неужели не намекнет? Что же я тогда стану делать? Однако нельзя сказать, чтобы она была неспособна к решительному шагу… Но что же это за девушка?»
Леночка болтала, прыгала, как козочка; а право, она была премиленькая козочка — гибкая, стройная, черноглазая. Стали они спускаться с берега реки. У мельницы над водой росла береза; под березой была скамейка…
— Сядемте здесь, — предложила Леночка.
Сели. Молотов подумал: «Сейчас намекнет». Он вздохнул.
— О чем вы, Егор Иваныч, вздохнули?
— Так…
— Так никогда не бывает: вы вспомнили кого-нибудь?
— Нет, мне некого вспоминать…
— У вас есть родственники?
— Ни души, Елена Ильинишна…
— Никого?
— Решительно никого. У меня и знакомых очень мало. Я мало кого знаю…
— А друг у вас есть?..
— Есть.
— Хороший?
— Прекрасный человек.
— Как весело иметь друга, — сказала Леночка и задумалась.
«Сейчас о письме намекнет, — подумал Молотов. — Что ж? Я скажу ей деликатно…» Дальше мысль не шла… Что он хотел сказать ей деликатно?.. «Все-таки это обидит ее», — докончил он прерванную мысль. Но напрасно он испугался. Слова: «Как весело иметь друга» — были сказаны без задней мысли, так, по ходу речи… Странно было смотреть на молодых людей. Леночка не менее Молотова боялась разговора о письме. Она лишь только увидала Егора Иваныча, ей страшно стало за свой легкомысленный поступок, который она, кажется, сделала так, спроста, по-птичьи… Любила ли она Молотова? Она не первый раз его видела; он говорит иногда так хорошо, хотя когда он говорит-то хорошо, тогда она его и понимает меньше; он такой добрый, он ей нравится, но предположить в ней серьезное чувство едва ли возможно. Письмо ее было одною из тех эксцентрических выходок, на которые способны иногда наши деревенские барышни и обитательницы Песков, Коломны, Петербургской стороны и других поэтических мест. Они не сробеют, напишут, хотя и не думаем, что они по нравственности ниже тех, которые сробеют и не напишут. После они иногда и каются, но уже дело сделано. Так и Леночка теперь сама поняла, что следовало бы надрать ей хорошенькое ее ушко. Когда она увидела Молотова, ей страшно стало и прежде всего пришло в голову: «Боже мой, что я наделала? Что, если он возьмет да и прочитает всем мое письмо? Пропала я!.. Лиза Варакова, Таня Песоцкая, Саша Нечаева… Все, все ему знакомы!.. Ай, маменька узнает!» Она чуть не плакала и в первую минуту едва не сказала: «Егор Иваныч, не говорите мамаше… я больше не буду». Но, увидев, что Молотов едва ли не больше ее струсил, она сказала себе: «Он не страшный, он такой добрый», и рада была, что Молотов не говорит ничего о письме. Теперь она была спокойна…
Егор Иваныч наклонился и сорвал цветок.
— Дайте мне цветок, — сказала Леночка.
— Извольте.
— Это мне на память.
— Разве нельзя помнить без цветка?
Молотов сорвал другой цветок. Леночка опять:
— Дайте мне цветок.
— И этот на память?
— Дайте же, — сказала Леночка строго, вырвала неожиданно цветок и ударила им по руке Молотова.
Все это сделалось как-то уж очень наивно. Оба засмеялись. Оба были довольны, что о письме и намека нет. Леночка наклонилась и стала водить зонтиком по земле. С плеча ее скатилась мантилья, ветер шелестил кисейным рукавом; обнажилось белое плечо, на котором, как муха, сидело родимое пятнышко; ротик ее полуоткрыт; вся она замерла и затихла, как птица на ветке. Молотов и не заметил, как залюбовался ею. В это время Леночка взглянула на него. Он покраснел.
