Там дамы щеголяют модами, Там всякий лицеист остер — Над скукой дач, над огородами, Над пылью солнечных озер. Туда манит перстами алыми И дачников волнует зря Над запыленными вокзалами Недостижимая заря. Там, где скучаю так мучительно, Ко мне приходит иногда Она – бесстыдно упоительна И унизительно горда. За толстыми пивными кружками, За сном привычной суеты Сквозит вуаль, покрытый мушками, Глаза и мелкие черты. Чего же жду я, очарованный Моей счастливою звездой, И оглушенный и взволнованный Вином, зарею и тобой? Вздыхая древними поверьями, Шелками черными шумна, Под шлемом с траурными перьями И ты вином оглушена? Средь этой пошлости таинственной, Скажи, что́ делать мне с тобой — Недостижимой и единственной, Как вечер дымно-голубой?
«Передвечернею порою…»
Передвечернею порою Сходил я в сумерки с горы, И вот передо мной – за мглою — Черты печальные сестры. Она идет неслышным шагом, За нею шевелится мгла, И по долинам, по оврагам Вздыхают груди без числа. «Сестра, откуда в дождь и холод Идешь с печальною толпой, Кого бичами выгнал голод В могилы жизни кочевой?» Вот подошла, остановилась И факел подняла во мгле, И тихим светом озарилось Все, что незримо на земле. И там, в канавах придорожных, Я, содрогаясь, разглядел Черты мучений невозможных И корчи ослабевших тел. И вновь опущен факел душный, И, улыбаясь мне, прошла — Такой же дымной и воздушной, Как окружающая мгла. Но я запомнил эти лица И тишину пустых орбит, И обреченных вереница Передо мной всегда стоит.
Холодный день
Мы встретились с тобою в храме И жили в радостном саду, Но вот зловонными дворами Пошли к проклятью и труду. Мы миновали все ворота И в каждом видели окне, Как тяжело лежит работа На каждой согнутой спине. И вот пошли туда, где будем Мы жить под низким потолком, Где прокляли друг друга люди, Убитые своим трудом. Стараясь не запачкать платья, Ты шла меж спящих на полу; Но самый сон их был проклятье, Вон там – в заплеванном углу… Ты обернулась, заглянула Доверчиво в мои глаза… И на щеке моей блеснула, Скатилась пьяная слеза. Нет! Счастье – праздная забота, Ведь молодость давно прошла. Нам скоротает век работа, Мне – молоток, тебе – игла. Сиди, да шей, смотри в окошко, Людей повсюду гонит труд, А те, кому трудней немножко, Те песни длинные поют. Я близ тебя работать стану, Авось, ты не припомнишь мне, Что я увидел дно стакана, Топя отчаянье в вине.
Окна во двор
Одна мне осталась надежда: Смотреться в колодезь двора. Светает. Белеет одежда В рассеянном свете утра. Я слышу – старинные речи Проснулись глубоко на дне. Вон теплятся желтые свечи, Забытые в чьем-то окне. Голодная кошка прижалась У желоба утренних крыш. Заплакать – одно мне осталось, И слушать, как мирно ты спишь. Ты спишь, а на улице тихо, И я умираю с тоски, И злое, голодное Лихо Упорно стучится в виски… Эй, малый, взгляни мне в оконце!.. Да нет, не заглянешь – пройдешь. Совсем я на зимнее солнце, На глупое солнце похож.
Пожар
Понеслись, блеснули в очи Огневые языки, Золотые брызги ночи, Городские мотыльки. Зданье дымом затянуло, То́лпы темные текут… Но вдали несутся гулы, Светы новые бегут… Крики брошены горстями Золотых монет. Над вспененными конями Факел стелет красный свет. И, крутя живые спицы, Мчатся вихрем колесницы, Впереди – скакун с трубой Над испуганной толпой. Скок по камню тяжко звонок, Голос хриплой меди тонок, Расплеснулась, широка, Гулкой улицы река. На блистательные шлемы Каплет снежная роса… Дети ночи черной – где мы?.. Чьи взывают голоса?.. Нет, опять погаснут зданья, Нет, опять он обманул, — Отдаленного восстанья Надвигающийся гул…
Клеопатра
Открыт паноптикум печальный Один, другой и третий год. Толпою пьяной и нахальной Спешим… В гробу царица ждет. Она лежит в гробу стеклянном, И не мертва и не жива, А люди шепчут неустанно О ней бесстыдные слова. Она раскинулась лениво — Навек забыть, навек уснуть… Змея легко, неторопливо Ей жалит восковую грудь… Я сам, позорный и продажный, С кругами синими у глаз, Пришел взглянуть на профиль важный, На воск, открытый напоказ… Тебя рассматривает каждый, Но, если б гроб твой не был пуст, Я услыхал бы не однажды Надменный вздох истлевших уст: «Кадите мне. Цветы рассыпьте. Я в незапамятных веках Была царицею в Египте. Теперь – я воск. Я тлен. Я прах». «Царица! Я пленен тобою! Я был в Египте лишь рабом, А ныне суждено судьбою Мне быть поэтом и царем! Ты видишь ли теперь из гроба, Что Русь, как Рим, пьяна тобой? Что я и Цезарь – будем оба В веках равны перед судьбой?» Замолк. Смотрю. Она не слышит. Но грудь колышется едва И за прозрачной тканью дышит… И слышу тихие слова: «Тогда я исторгала грозы, Теперь исторгну жгучей всех У пьяного поэта – слезы, У пьяной проститутки – смех».
Из цикла «Снежная маска» (1907)
Снежное вино
И вновь, сверкнув из чаши винной, Ты поселила в сердце страх Своей улыбкою невинной В тяжелозмейных волосах. Я опрокинут в темных струях И вновь вдыхаю, не любя, Забытый сон о поцелуях, О снежных вьюгах вкруг тебя. И ты смеешься дивным смехом, Змеишься в чаше золотой, И над твоим собольим мехом Гуляет ветер голубой. И как, глядясь в живые струи, Не увидать себя в венце? Твои не вспомнить поцелуи На запрокинутом лице?
Книга Русь моя, жизнь моя…, автор Блок Александр Александрович. Русская версия онлайн книги представлена в открытом доступе для чтения на мобильном телефоне или пк. Бесплатная библиотека Read-book-online.com - полные версии популярных, классических или новых книг в разных категориях онлайн бесплатно можете читать прямо здесь.
