Целый год Вы, милостивый государь, учите нас, провинциалов, есть здорово и дешево, и учите так, что поди Вы ко мне в повара за половину моего дохода, я бы Вас с руками и с ногами взял. Но вот что до сей поры Вы не сказали нам: как у вас в Петербурге едят? Умеют ли есть? Только ли и делают, что едят, вот хоть бы как у нас, или еда так, на придачу? Петербург для нас, провинциалов, город интересный; мы хотим все об нем знать, — с чего же нам и пример брать, как не с столичного города? Мы вот только и толкуем о том, что в Петербурге делается, и, нечего скромничать, знаем кое-что получше вас, столичных. Раз приезжает к нам ваш брат столичный, вот мы ему о том, о другом. «Что вы, — говорит, — да я ничего такого и не слыхал!..» Ха! ха! ха! Вот как наши-то! С удовольствием усмотрели мы из объявлений при «Литературной газете», что скоро должна выйти в свет книга под названием «Физиология Петербурга», в которой обещают нас познакомить с тем, как в Петербурге живут и бедные и богатые, чем занимаются, как наживаются, как проматываются, как веселятся, что любят, чего не любят. «Хорошо! хорошо! — думаем мы. — Книга полезная: можно будет кое-чем и позаимствоваться нам, провинциалам». Да вдруг и приди мне в голову: «А как в Петербурге едят?» Неужели, милостивый государь, там не будет статьи о том, как едят в Петербурге, именно Вашей статьи, потому что кроме Вас во всем свете я не знаю человека, который мог бы написать такую статью?.. Да тогда куда же будет годиться «Физиология», на которую мы так надеемся?.. Нет, что вы там себе ни пишите, господа составители «Физиологии», а если вы не покажете нам, что и как в Петербурге есть и что пить, мы не узнаем Петербурга и ваша книга будет все равно что человек без желудка!.. Просите же, просите доктора Пуфа, чтоб он сжалился над вами и над вашей книгой!..
Итак, вот что побудило меня писать. Присоединяя, милостивый государь, и мою усерднейшую просьбу, прошу не оставить вашим уведомлением, и перехожу к Вашим лекциям. Но об них я не нахожу приличным говорить иначе как стихами.
Почтеннейший Иван Иваныч! Великодушный доктор наш! Всегда зачитываюсь за ночь Статеек Ваших. Гений Ваш — Благотворитель всей России! Вы краше дня, Вы ярче звезд, И перед Вами клонит выи Весь Новоладожский уезд. Действительно, Вы благодетель Желудков наших — а от них И гнев, и злость, и добродетель, И множество страстей других. У нас помещик был свирепый Неукротимая душа! Он раз в жену тарелкой с репой Пустил — зачем не хороша!!! Ко всем сварливо придирался, Худел, страдальчески хандрил, И в доме всяк его боялся И ни единый не любил! Его сердитый, злобный говор На миг в семействе не смолкал, Неоднократно битый повар Свое искусство проклинал. Вдруг… (но какой, скажите, кистью Здесь подвиг Ваш изображу? Поверьте, движим не корыстью, Но благодарностью — пишу! Хоть я учился у поэта, Но не пошла наука впрок.) Вдруг… получается «Газета», И в ней — Ваш кухонный урок. Прочел небрежно гордый барин (То было в пятницу, при нас) И как на Пушкина Фиглярин Напал, о доктор мой, на Вас. Но не дремал и разум женский: Прочла жена и — поняла. И в сутки повар деревенский Стал человеком из осла. И что ж? (Я был всему свидетель, Клянусь — не ложь мои слова!) Нет, ты не знала, добродетель, Полней и краше торжества! И никогда с начала света Порок сильнее не страдал: Помещик наш из-за обеда И краснощек и ясен встал. В слугу не бросил чашкой кофе; И — доктор мой! гордись! гордись! Как из фонтана в Петергофе Рекой из уст его лились Слова не бранные… Уроки Твои из грешной сей души Изгнали жесткость и пороки!.. С тех пор, что ты ни напиши, Родным, друзьям, жене читает, Тебя отцом своим зовет, Весь от блаженства тает, тает И в умиленьи слезы льет. С тех пор он стал и добр и весел, Детей ласкал, жену любил. Злой управитель нос повесил, «Мужик судьбу благословил!»
...
Вот пример, который лучше всех похвал и восклицаний показывает великое значение Ваших, милостивый государь, лекций. Засим мне более ничего не остается, как пожелать Вам от искреннего моего сердца всех благ жизни.
И да не говорит, не ходит — Повержен в лютый паралич, — Кто на тебя хулу возводит И злонамеренную дичь. Ты Пуф, но ты не пуф нахальный — Досужий плод журнальных врак: Ты человек — и достохвальный, А не какой-нибудь дурак, Кормилец сорока губерний, Ты и умен, и терпелив. Твоим врагам — венец из терний, Тебе — из лавров и олив! Трудись, трудись, не уставая! Будь вечно счастлив, здрав и свеж, И, есть Россию научая, Сам на земле не даром ешь!..
...
С глубочайшим высокопочитанием и пр.
Ответ доктора Пуфа г. Такому-то
...
Письмо Ваше, милостивый государь, тронуло меня до глубины моих внутренностей, как рюмка настоящего мараскина после обеда; ваш поэтический талант повеял на меня — как запах свежих трюфелей. Обещаю Вам, что при полном издании моих творений я непременно напечатаю Ваши стихи на первом листе в утешение моим почитателям и в устрашение моим врагам и завистникам.
Только вот что дурно: Вы добиваетесь, как меня зовут, и ваше предположение касательно того, что зовут меня Иваном Ивановичем, не без основания, хотя не имеет исторической определительности. Изволите видеть: на Руси, как довольно известно, у нашего брата немца имя переменяется; в молодости — Иван Иваныч, в средних летах — Карл Карлыч, в старости же Адам Адамыч. Вот во что Вы не вникнули. Впрочем, все это дело постороннее — я не Иван Иваныч, не Карл Карлыч, не Адам Адамыч, а просто я доктор Пуф, — это имя, милостивый государь, столь знаменито и столь полно, что ничего прибавлять к нему не предвижу надобности. Ваша же настойчивость в этом случае показывает лишь пытливость вашего гордого разума, за что уж достанется Вам когда-нибудь; тотчас Вас включат в число поэтов, так-таки прямо и скажут: «Наши знаменитые поэты: Вумков, Пушкин, Дичко, Державин, Вулгарин, А-у-ти-ти, князь Одоевский, Брумко, Гнедко, Такой-то предаются пытливости, новости стиха, напрысканного спиртом сатиры, не зная, что разочаровывающий опыт каждому из нас покажет, что все эти мимолетности относительно нас — попущенье для, того, что бы всесокрушающее время в предназначенную для их истребления годину… и проч. и проч…» Уф!., дайте дух перевести… Да еще, чего доброго, батюшка, чужого пугнут, зачем слушаетесь своего разума, а не разума чужого, который и есть-то разум первой руки, лучший, настоящей немецкой работы, нигде такого разума не найти; да в особенности есть господа, двух слов связно написать не умеют, да за то уж какие сердитые! Все нипочем! Гете побоку, Пушкин побоку, Байрон побоку, Гоголь, Лермонтов побоку, и так у них это все вольно «извольте, господа, мы и туда, и туда… и так это все славно… мы, говорят, и написать, и почитать… но мешает, говорят, что в голове немножко темно…». Вот, милостивый государь, к кому в лапки Вы можете попасться! Да разве Вы не знаете, что совершенная гибель для человека знать, как какая вещь называется? Вы, пожалуй, пойдете отыскивать, как называется журнал, в котором есть и просвещение, и образованность, и изложение наглядное, и здесь выясняют сущность всех наук, и все это — в общей цепи, связи и единстве, с разработкой и сближением самой сущности, по одному способу и чертежу, есть и воспитание по системе госпожи Простаковой, и философия по методе Акулины Тимофеевны и история в духе Митрофанушки, и стихотворения к севрюжьей тешке, к дегтю, к зипуну и к другим возвышенным предметам, — и все самым чистым семинарским и подьяческим языком, с примесью чухломского — для большей соли.
Книга Кухня: Лекции господина Пуфа, доктора энциклопедии, автор Одоевский Владимир Федорович. Русская версия онлайн книги представлена в открытом доступе для чтения на мобильном телефоне или пк. Бесплатная библиотека Read-book-online.com - полные версии популярных, классических или новых книг в разных категориях онлайн бесплатно можете читать прямо здесь.
