Жизнь ненужного человека - страница 53
- Что такое? - спросил Евсей, вскакивая с постели. Веков уныло оттопырил губы и сказал:
- Манифест... А у нас, в охране, как в сумасшедшем доме стало... Саша - такой грубый человек - удивительно! Кричит, знаете: бей, режь! Позвольте! Да я даже за пятьсот рублей не решусь человека убить, а тут предлагают за сорок рублей в месяц убивать! Дико слушать такие речи...
Натягивая брюки, Климков задумчиво спросил:
- Кого же это убивать?
- Революционеров... А - какие же теперь революционеры, если по указу государя императора революция кончилась? Они говорят, чтобы собирать на улицах народ, ходить с флагами и "Боже царя храни" петь. Почему же не петь, если дана свобода? Но они говорят, чтобы при этом кричать - долой конституцию! Позвольте... я не понимаю... ведь так мы, значит, против манифеста и воли государя?
Голос его звучал протестующе, обиженно, ноги задевали одна за другую, и весь он был какой-то мягкий, точно из него вынули кости.
- Я туда не пойду, - сказал Климков.
- Как не пойдёте?
- Так. Я сначала похожу по улицам, посмотрю - что будут делать.
Веков вздохнул.
- Конечно, - вы человек одинокий. Но когда имеешь семью, то есть женщину, которая требует того, сего, пятого, десятого, то - пойдёшь куда и не хочешь, - пойдёшь! Нужда в существовании заставляет человека даже по канату ходить... Когда я это вижу, то у меня голова кружится и под ложечкой боль чувствую, - но думаю про себя: "А ведь если будет нужно для существования, то и ты, Иван Веков, на канат полезешь"...
Он метался по комнате, задевая за стол, стулья, бормотал и надувал щёки, его маленькое лицо с розовыми щеками становилось похоже на пузырь, незаметные глаза исчезали, красненький нос прятался меж буграми щёк. Скорбящий голос, понурая фигура, безнадёжные слова его - всё это вызывало у Климкова досаду, он недружелюбно заметил:
- Скоро всё устроится по-другому, - так что теперь жаловаться не к чему...
- Но ведь не хотят у нас этого! - воскликнул Веков, взмахнув руками и останавливаясь против Евсея. - Понимаете?
Евсей, обеспокоенный, повернулся на стуле, желая возразить что-то, но не мог найти слов и стал, сопя носом, завязывать ботинки.
- Саша кричит - бейте их! Вяхирев револьверы показывает, - буду, говорит, стрелять прямо в глаза, Красавин подбирает шайку каких-то людей и тоже всё говорит о ножах, чтобы резать и прочее. Чашин собирается какого-то студента убить за то, что студент у него любовницу увёл. Явился ещё какой-то новый, кривой, и всё улыбается, а зубы у него впереди выбиты очень страшное лицо. Совершенно дико всё это... Он понизил голос до шёпота и таинственно сказал:
- Всякий должен защищать своё существование в жизни - это понятно, однако желательно, чтобы без убийства. Ведь если мы будем резать, то и нас будут резать...
Веков вздрогнул, склонил голову к окну, прислушался и, подняв руку кверху, побледнел.
- Что это? - спросил Евсей.
Гулкий шум мягкими неровными ударами толкался в стёкла, как бы желая выдавить их и налиться в комнату. Евсей поднялся на ноги, вопросительно и тревожно глядя на Векова, а тот издали протянул руку к окну, должно быть, опасаясь, чтобы его не увидали с улицы, открыл форточку, отскочил в сторону, и в ту же секунду широкий поток звуков ворвался, окружил шпионов, толкнулся в дверь, отворил её и поплыл по коридору, властный, ликующий, могучий.
Но Веков выглядывал из форточки и поминутно, быстро ворочая шеей, говорил торопясь и обрывисто:
- Народ идёт, - красные флаги, - множество народу, - бессчётно, разного звания... Офицер даже... и поп Успенский... без шапок... Мельников... Мельников наш, - смотрите-ка!
Евсей подскочил к форточке, взглянул вниз, там текла, заполняя всю улицу, густая толпа. Над головами людей реяли флаги, подобно красным птицам, и, оглушённый кипящим шумом, Климков видел в первых рядах толпы бородатую фигуру Мельникова, - он держал обеими руками короткое древко, взмахивал им, и порою материя флага окутывала ему голову красной чалмой. Из-под шапки у него выбились тёмные пряди волос, они падали на лоб и щёки, мешались с бородой, и мохнатый, как зверь, шпион, должно быть, кричал - рот его был широко открыт.
- Куда они идут? - пробормотал Климков, обернувшись к товарищу.
- Радуются! - сказал тот, упираясь лбом в стекло окна.
Оба замолчали, пропуская мимо своих глаз пёстрый поток людей, ловя чуткими ушами в глубоком море шума громкие всплески отдельных возгласов.
- Какая сила, а? Жили люди каждый отдельно - вдруг двинулись все вместе, - неестественное событие! А Мельников, - видели вы?
- Он всегда стоял за народ! - объяснил Евсей поучающим голосом и отошёл от окна, чувствуя себя бодро и ново.
- Теперь - всё пойдёт хорошо, - никто не хочет, чтобы им командовали. Всякий желает жить, как ему надобно, - тихо, мирно, в хороших порядках! солидно говорил он, рассматривая в зеркале своё острое лицо. Желая усилить приятное чувство довольства собой, он подумал - чем бы поднять себя повыше в глазах товарища, И таинственно сообщил:
- А знаете - Маклаков бежал в Америку...
- Вот как! - безучастно отозвался шпион. - Что же, он холостой человек...
"Зачем я сказал?" - упрекнул себя Евсей, потом с лёгкой тревогой и неприязнью попросил Векова: - Вы об этом не говорите никому, пожалуйста!
- О Маклакове? Хорошо. Мне надо идти в охрану. Вы не пойдёте?
- Выйдем вместе...
На улице Веков вполголоса, с унылым раздражением, заметил:
- Глуп народ всё-таки! Вместо того, чтобы ходить с флагами и песнями, он должен бы, уж если почувствовал себя в силе, требовать у начальства немедленного прекращения всякой политики. Чтобы всех обратить в людей, и нас и революционеров... выдать кому следует - и нашим и ихним - награды и строго заявить - политика больше не допускается!..
