Новеллы (-) - страница 19
- Баррикады...
- Охота людям заниматься этой ерундой!
- Почему бы им не жить мирно?
- Но нас-то они пропустят, надеюсь.
- Жандармы нас не пропустили, однако.
- То жандармы, а революционеры пропустят.
- Вы думаете?
- Попробуем.
Когда приятели подошли к бульвару вплотную, они увидели, что боковые проезды и самый бульвар перегорожен проволокой, решеткой, завален какими-то ящиками, мусором, камнями и снегом. За этою изгородью расхаживало человек двадцать пять, иные с ружьями.
- Кто идет? - раздался чей-то строгий голос и к приятелям подошел высокий чернобородый человек с браунингом в руке.
- Мы - художники.
- Что? - не понял чернобородый.
- Художники мы, - повторил Николай и, помолчав, прибавил:- оружия у нас нет.
- Оружие найдется, - сказал высокий, - товарищ Семен! Дайте им по браунингу.
- Не надо. Зачем? - спросил недоумевая Вениамин.
- А вы разве не наши? Так вы кто же, черт возьми?
- Ах, не все ли равно? - сказал Вениамин, чувствуя, что он смертельно устал,- я сяду, пожалуй...
И он сел на опрокинутый ящик.
- Все ли равно или не все равно - это философия, а нам теперь некогда. Извольте взять браунинг и, если солдаты подойдут близко, палите в них. И вы тоже...
- А домой нам нельзя? - спросил Николай, недовольно хмурясь.
- Вот еще младенец какой! Что мы, для вас баррикаду будем разбирать, что ли?
- Нате вот, - сказал маленький человек, в меховой куртке, на кривых ногах, которого высокий назвал товарищем Семеном.
И он дал Николаю и Вениамину по браунингу. Луна побледнела на небе и ее не было видно среди облачного пепла. Земля и небо были закутаны теперь в серый шелк. Наступили томительные предутренние часы.
Через несколько минут Вениамину и Николаю казалось уже, что они давно, чуть ли не целую неделю, сидят за баррикадой. Все вокруг было знакомо: и этот товарищ Семен, на кривых ногах, который тянул коньяк из горлышка бутылки, и чернобородый дружинник, главарь, по-видимому, и молоденькая голубоглазая девушка с белою перевязью и красным крестом на ней; и каждая доска, живописно торчавшая в баррикаде, и этот красный флаг, водруженный наверху как знак вольности и мятежа...
Где-то затрещал барабан - сухо и четко.
- На места, товарищи, - крикнул чернобородый. И те, у кого были ружья, стали за баррикадой вплотную и приготовились стрелять.
Что-то трещало и дымилось около груды снега и камней, и как бы в ответ на этот треск и дым время от времени цокали то звонко, то тупо, ударяясь о баррикаду, солдатские пули.
- Что это с ним? - спросил Вениамин, заметив, что товарищ Семен как-то странно сползает на животе с баррикады.
Николай подошел к товарищу Семену и спросил:
- Что с вами? А?
Но товарищ Семен не отвечал.
Николай нагнулся над ним и заметил, что у него неподвижные глаза и губы.
- Как это странно всё, - пробормотал художник и вдруг пошатнулся.
Он упал на колени и замотал головой, как будто бы его душил воротник.
Но этого уже не видел Вениамин. Поэт лежал на спине раскинув руки. Правая нога его как-то неестественно дергалась. Над ним нагнулась голубоглазая девушка с белой перевязкою. А он, приняв ее за другую, шептал нежно: Маргарита...
1916
Судьба. - Печатается по изд.: Чулков Г. Люди в тумане. М., 1916.
ГОЛОС ИЗ МОГИЛЫ
I
Весною 1650 года в одном из воскресных нумеров Антверпенской газеты было напечатано: "В Швеции умер дурак, который говорил, что он может жить так долго, как он пожелает". Это был Декарт1. В сочинениях Христиана Гюйгенса2 читатель найдет замечательное письмо философа к брату. Из этого письма я и заимствую мои сведения о статье Антверпенской газеты, появившейся два с половиной века тому назад.
1 Декарт Рене (1596-1650) - французский философ, физик, математик, апологет "рациональной культуры", которая сделает людей "господами природы".
2 Гюйгенс Христиан (1629-1695) - физик и астроном. Декарт был дружен со старшим братом Христиана - Константином.
Декарт, веривший в безусловное могущество разума, в самом деле охотно допускал мысль, что человек завоюет себе бессмертие здесь, на земле. Иные пылкие ученики его готовы были поверить в бессмертие своего учителя и весьма изумились, когда Декарт скончался.
Мои религиозные убеждения исключают веру в земное бессмертие, однако и я склонен думать, что человек может по произволу продлить жизнь свою собственную или кого-либо из иных людей. В конце концов страшный закон смерти восторжествует на земле, но борьба с этим законом и даже временная над ним победа возможна. Вопреки мнению Декарта, я думаю, однако, что сила, противоборствующая смерти, не есть наш верховный разум. Я верю, что эта тайная сила заключается в нашей воле.
Я знаю по опыту, как могут сочетаться души, и как они могут влиять друг на друга, и как это влияние переходит за грани внешнего мира.
Я прошу выслушать меня не только тех, кто склонен допустить существование миров иных, и тех, кто утверждает самоуверенно предельный агностицизм. Дело в том, что я сам скептик, милостивые государыни и милостивые государи. Но я умею скептически относиться решительно ко всему даже к самому крайнему скептицизму. Вот почему я не восхищаюсь Пироном, который прошел равнодушно мимо попавшего случайно в яму Анаксарха1, полагая, что всякая видимость ничего не значит и что поэтому решительно все равно, протянет или не протянет он руку своему злополучному ученику. Как ни низко я ценю здравый смысл, однако при известных условиях необходимо пользоваться его указаниями. И это, надеюсь, примирит меня кое с кем.
Итак, я начинаю мое повествование о событиях моей жизни, о моей любви и о моих страданиях. Я любил мою жену, любил нежно и пламенно. И самое имя ее - Вера - звучало для меня как обетование райского света.
