Наша коммерция - страница 2
— Зачем вам выход? Послушайте, пожалуйте! Вы взгляните… Чем это не вещь за двадцать пять рублей?.. Хоть во дворец, так и то явиться можно…
— Да дорого…
— А какая ваша цена? Откройте ротик, подарите словечком…
Женщины улыбаются от этой любезности.
— Да цена-то несообразная… Двенадцать рублей… — говорят они, чтобы отвязаться, и снова ищут выход. — Вы нас выпустите.
Молодец возвышает голос.
— Зачем же выпустить-то?.. Вы давайте настоящую цену… А то только нарыли. Ну, прибавляйте…
— Да как же прибавлять-то. Ей-Богу, больше не стоит… Вы уж, Бога ради, укажите, где двери…
— Не стоит, не стоит? А позвольте вас спросить, кому лучше знать, что что стоит? Торговцу или покупателю? Мы с малых лет приучены… Давайте же настоящую-то цену. Что в самом деле ломаетесь… Коли пришли покупать, так покупайте, а то нарыли, да и вон… — наступает молодец. — Ведь вещь, как и человек, трется и стареет… ведь и вы через пять лет не такие будете. Ну, накидывайте!
Женщины начинают робеть и переглядываться между собою.
— Да что же, пятнадцать рублей дадим, — выговаривают они наконец.
— За эту-то вещь пятнадцать? Да вы посмотрите, какая она… Вы ее видели ли?
Молодец хватает их, тащит к окну, отдергивает занавеску, и глазам представляется сидящий на окне другой молодец и точащий на бруске огромный поварский нож. Увидя такую картину, покупательницы до того пугаются, что от страху еле могут стоять на ногах и говорить. Нож, оттачиваемый для нарезывания кошке говядины, помогает. Для того чтобы хоть как-нибудь выйти из вертепа, именуемого лавкой, женщины набавляют еще три рубля и покупают, наконец, за восемнадцать рублей бурнус, не стоящий и пятнадцати.
Вот какой был вертеп у купца Крокодилова, вот какой он был сам атаман и вот какие у него были разбойники!
II
Разбойник был наш хозяин Пуд Стахиевич Крокодилов и так же, как другие знаменитые разбойники, вроде Ваньки Каина и Картуша, шутник был. Разница была только та, что для шуток своих он выбирал людей не сильных мира сего, но слабых. Шутки свои он производил большею частью летом, когда в торговле затишье, а всегда в сообществе своего любимца молодца Гаврилы, того самого, который из своего собственного облика семь харь делать мог. У Гаврилы этого для шуток разных над покупателями были даже разные орудия припасены. Так, была у него коробка, наполненная пылью, и коробка эта всегда стояла на самой верхней полке и предназначалась для «отначиванья» или отваживанья навсегда какого-нибудь надоедливого покупателя.
Приходит, например, старуха, показывает образчик и спрашивает:
— Есть у вас ленты масакового цвета, только чтоб не в небесный цвет, а в медную искру ударяло?
Гаврила уж около нее и говорит:
— А много ли вам, сударыня, нужно?
— Аршин, не больше.
— Ну, с аршин-то найдется. У нас остаточек махонький. Дешево отпустим. А сам между тем думает: «Ну, нужно насмешку сотворить».
— Так покажите.
Гаврила начинает морщиться и говорит:
— Высоко больно стоят-то эти самые ленты. Вот она — коробка-то где… Нужно на прилавок лезть. Сударыня, не во гневе вам будь сказано… Вот видите ли: я в Крымскую кампанию в ополчении служил и был ранен в ногу, так нога-то словно палка. Не поможете ли мне ее на прилавок занести, сделайте Божескую милость.
Старуха берет его ногу и начинает заносить на прилавок. Гаврила стонет: «Легче, легче», — и наконец взбирается на прилавок, берет с верхней полки приготовленную с пылью коробку, но вдруг вкрикивает якобы от боли в ноге и роняет коробку старухе на голову. Обсыпанная пылью и испуганная старуха начинает ругаться, а Гаврила, не спускаясь с прилавка, потирает ногу и стонет:
— Нет масакового цвета, нет… верно весь продали… Только задарма ногу разбередил… теперь опять на сорок копеек мази потребуется.
Ходил к нам в лавку жид-фактор и завсегда завалящийся товар скупал. У жида у этого была очень маленькая голова и преогромная шляпа, доставшаяся ему с чьей-то большой головы. Пришел он однажды к нам, нарыл товару целый ворох и стал давать самую неподходящую цену. Крокодилов был в лавке, рассердился на этого жида и ну его ругать.
— Только, — говорит, — зря шляешься да товар мнешь. Пошел вон, Христопродавец, свиное твое ухо!
Подошел к нему сзади, схватил за поля его шляпы да и нахлобучил ему ее на самые плечи и вытолкал его из лавки на линию. А уж у нас молодцы на линии, что твои собаки, охулки на руку не положат. Как увидали этого самого жида в нахлобученной до самой шеи шляпе, вмиг подхватили его, кто пинка дал, кто толчка, кто в загривок, да так, словно сквозь строй через всю линию и прогнали. Фалды даже на сюртуке оборвали, галстук с шеи сдернули. Очнулся жид на другом конце линии и только с помощью будочников стащил с головы своей шляпу, так крепко она была нахлобучена. Хоть и много у нас в рынке над ним шуток шутили и завсегда все с рук сходило, но на сей раз он обиделся. Сейчас в квартал и на Крокодилова жалобу… Наутро повестка. Крокодилов пошел в квартал. Надзиратель ему был знакомый; завсегда пьянствовал вместе и чуть не каждый день в горку играли. Приходит. Жид уже там. Надзиратель сидит и никак не может от смеху, удержаться.
— Что это ты, говорит, Пуд Стахич, с Иудиным-то племенем наделал? Вот жалуется на тебя, что ты его избил и шляпу ему испортил.
— Я его бил? Я ему шляпу испортил? Врет он, ваше благородие, как перед Истинным, врет! Не токма что бить, а пальцем его не тронул. Я ему только вот что сделал… — И не успел жид рта разинуть, как Крокодилов выхватил у него из рук шляпу и снова нахлобучил ему ее до самых плеч.
