Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майска - страница 81
Незаконченность повести Гоголя, ее интригующее читателя предисловие и скрытая ирония автора — заставляют вспомнить Л. Стерна, в особенности его «Сентиментальное путешествие», хорошо известное к этому времени русскому читателю в переводах. [«Чувственное путешествие Стерна во Францию», М., 1803; «Путешествие Иорика по Франции», М., 1806.] Для русской прозы 20-х и начала 30-х гг. «стернианство», понятое в значительной мере как формально-композиционная манера, было явлением широко распространенным — см. «Поездку в Ревель» А. Бестужева-Марлинского (СПб., 1821), роман Якова де-Санглена «Жизнь и мнения нового Тристрама» (М., 1825–1829), А. Ф. Вельтмана «Странник» (М., 1831), выражавшие это широкое увлечение Стерном и «стернианством». Следует отметить, что в повести О. Сенковского «Потерянная для света повесть», появившейся в 1834 г., уже пародируется это русское «стернианство» и в частности умышленная незаконченность «Шпоньки» Гоголя. Пародия Сенковского подтверждает, что современниками незаконченность повести Гоголя рассматривалась как сознательный художественный прием. В плане «стернианских» традиций может быть объяснено и предисловие Гоголя, иронически мотивирующее якобы случайную незаконченность повести утратой конца рукописи. Можно также указать и на известную перекличку в наименованиях глав у Гоголя — «Дорога», «Тетушка», «Обед» — с «Сентиментальным путешествием» Стерна: «На улице», «Муж», «Ужин» и т. п. Но лишь этими внешними композиционными приемами, по существу, и ограничивается сходство «Шпоньки» с произведениями Стерна.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
М. Xрапченко. «Н. В. Гоголь», М., 1936 (гл. IV «Правда жизни и романтика прошлого», стр. 58–60).
ЗАКОЛДОВАННОЕ МЕСТО
I.
Повесть «Заколдованное место», напечатанная впервые в 1832 г. во второй книжке «Вечеров на хуторе близ Диканьки», была воспроизведена без существенных изменений во втором издании «Вечеров» и в первом томе «Сочинений» 1842 г. (в издании Трушковского 1855 г. листы, содержавшие повесть, Гоголем просмотрены не были).
Отсутствие рукописи и каких-либо упоминаний в переписке о «Заколдованном месте» не дает возможности точно датировать работу Гоголя над повестью. В специальной литературе также не высказывалось никаких соображений по этому поводу. Однако опираясь на то, что «Заколдованное место» снабжено тем же подзаголовком «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви», которым помечены «Вечер накануне Ивана Купала» и «Пропавшая грамота», и изложено в той же манере сказа, можно выдвинуть предположение, что эта вещь, так же как и две другие, принадлежит к группе ранних повестей «Вечеров» и написана в 1829–1830 гг.: вокруг образа дьячка-рассказчика предполагалась, по-видимому, в начальном замысле циклизация сборника, естественно поэтому допущение, что все три связанные с именем Фомы Григорьевича вещи относятся к близкому времени.
II.
В повести «Заколдованное место» сплетаются два основных мотива: добывание клада и действия чертей в «обманных» («обморочных», «заколдованных») местах.
«Обманные» или «обморочные» (от слова «морочить») места довольно широко известны в народной традиции. Ряд рассказов о них сообщает В. Милорадович в статье «Этнографический элемент в повести Гоголя „Заколдованное место“» («Киевская Старина» 1897, № 9, стр. 55–60). Сюда же относится первая часть белорусского рассказа «Болотные папы», указанного выше в связи с «Пропавшей грамотой» (П. В. Шейн. «Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края», II, СПб., 1893, стр. 270, № 130).
Можно в этой связи отметить также весь отдел «Страхи» в сборнике В. Гнатюка — «Знадоби до галицько-руськоï демонольогiï» (т. I — «Етнографiчний Збiрник», XV. Львiв, 1904, стр. 18–95, №№ 23—170 и т. II — там же, XXXIII, Львiв, 1912, стр. 71—154, №№ 142–397). Например, блуждания деда напоминает рассказ «Страх у пасiци» (№ 121).
Наконец, сюда же относятся отмеченные выше (см. «Пропавшая грамота») рассказы о музыкантах и т. п. у чертей (см., например, В. Гнатюк, назв. соч., I, №№ 13, 14, И, №№ 30, 112–115; М. Левченко. «Казки та оповiдання з Подiлля». У Киевi, 1928, №№ 60, 61; «Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край, снаряженной Русским Географическим обществом. Материалы и исследования, собранные П. П. Чубинским», I, СПб., 1872, стр. 186, 187, 190).
У Гоголя «обморочное» или «заколдованное» место связано с отыскиванием кладов. Рассказы о кладах и о трудностях их добывания см., например, в сборнике Садовникова. Характерны некоторые детали в рассказе, помещенном здесь под № 112 н. (Д. Н. Садовников. «Сказки и предания Самарского края». СПб., 1884, стр. 364–365).
Нет сомнения в том, что подобные рассказы были широко распространены. Представления о «страхах» при добывании кладов и легли в основу повести Гоголя. В частности, в народных рассказах имеются и указания на свечку над кладом, обозначающую место клада (см., например, Б. Д. Гринченко. «Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях», II, Чернигов, 1897, стр. 141; М. П. Драгоманов. «Малорусские народные предания и рассказы». Киев, 1876, стр. 79). Сюда же присоединяется у Гоголя мотив призрачности «нечистого» богатства: клад превращается в сор (в иной, более серьезной трактовке мотив этот дан в повести «Вечер накануне Ивана Купала»). Подобный мотив часто встречается в народных рассказах о музыкантах и т. п. у чертей (см. выше, ср. еще Гнатюк, назв. соч., II, № 111: человек получает от чорта деньги, деньги эти превращаются в черепки). В рассказе о том, как повитуха приняла детей у чертовки-лягушки (Гнатюк, назв. соч., I, № 12) видим обратный мотив: черепки превращаются в золото.
