Масоны - страница 220
- А на чем же основывается разница этих корпораций?
- Более всего на начале разных местностей и народностей, а частию исповеданий, а также и по наклонностям молодых людей к той или другой философской системе; это я знаю по собственному опыту: нас, русских, в то время студировало только двое: Пилецкий и я, и он меня ввел в корпорацию мистиков.
- Но твой противник, с которым ты дрался, из какой был корпорации?
- Даже не знаю из какой, и это был, как мне потом рассказывали, какой-то венгерский авантюрист, который, узнав, что я русский, подошел ко мне и сказал: "Вы дерзко взглянули на даму, с которой я вчера шел, а потому вы..." и, хотел, конечно, сказать "dummer Junge!", но я не дал ему этого договорить и мгновенно же воскликнул: "Вы dummer Junge, а не я!"
На другой день Марфины пошли осматривать достопримечательности Геттюнгена, которых, впрочем, оказалось немного: вал, идущий кругом города, с устроенным на нем прекрасным бульваром, и университет, подходя к которому, Егор Егорыч указал на маленький погребок и сказал Сусанне Николаевне:
- Чуть ли вот не тут существовала ложа, в которой посвящалась в масонство gnadige Frau.
- В таком случае нельзя ли туда зайти и посмотреть? - воскликнула Сусанна Николаевна.
- Теперь там, я думаю, ничего нет, - возразил ей Егор Егорыч.
- А может быть, что-нибудь осталось, - подхватила Сусанна Николаевна.
Они зашли в погребок; но в нем действительно, кроме магенбиттеру и других водок, ничего не было. Чтобы замаскировать свое посещение, Сусанна Николаевна купила маленькую бутылку киршвассера{56}.
В следующие затем два - три дня они почувствовали такую скуку в Геттингене, что поспешили отправиться в Кассель, где, отдохнув от переезда, стали осматривать кассельский сад, церковь св. Мартына, синагогу, Museum Friedericianum* и скульптурную галерею.
______________
* Музей Фридриха (лат.).
- Кассель, по-моему, лучше и интереснее Берлина! - восклицала почти на каждом шагу Сусанна Николаевна.
- Еще бы, Берлин - казармы, и больше ничего! - согласился с ней Егор Егорыч.
Но еще более Касселя очаровала Сусанну Николаевну обсаженная густо разросшимися каштанами дорога к замку Вильгельмсгёе, куда повез ее, а также и Антипа Ильича, Егор Егорыч. С приближением к Вильгельмсгёе Сусанна Николаевна еще издали заметила какую-то фигуру, высоко виднеющуюся на горе среди замка.
- Что это такое? - сказала она.
- Это громадная статуя Геркулеса! - объяснил ей Егор Егорыч.
- Что ж, мы туда сходим? - спросила с живым любопытством Сусанна Николаевна.
- Пожалуй, - ответил ей протяжно Егор Егорыч.
- Нет, сударь, вам туда всходить высоко; вы и без того, смотрите, какой бледный, - вмешался в разговор Антип Ильич.
- Да, это правда! - подтвердила, спохватившись Сусанна Николаевна и тоже заметив, что Егор Егорыч был сильно утомлен.
Таким образом, мои путешественники, приехав в Вильгельмсгёе, уселись на садовой площадке перед главным дворцом.
- Чем же мне вас угощать тут? - проговорил Егор Егорыч; потом, как бы припомнив нечто, он сказал лакею, давно уже почтительно стоявшему вблизи их столика:
- Дайте нам боль, который я сам здесь приготовлю.
Тот немедля же принес и поставил на столик бутылку рейнвейна, клубнику, апельсин и мелкий сахар.
- Это любимый немецкий напиток, особенно в жаркие дни, как сегодня, пояснил Егор Егорыч.
Довольно умело приготовив боль, он предложил своим компаньонам выпить по стаканчику сего напитка, а также и себе налил стакан; но Сусанне Николаевне решительно не понравился боль, и она только выловила из стакана землянику и скушала ее. Антип Ильич тоже затруднился допить свою порцию, и после нескольких глотков он конфузливо доложил Егору Егорычу:
- Крепко мне, сударь, это очень!
- Разбавь водой и положи побольше сахару! - посоветовал ему Егор Егорыч.
Антип Ильич, рассиропив рейнвейн водой и всыпав в стакан огромное количество сахару, покончил с болем и после того тотчас раскраснелся в лице, как маков цвет.
В противуположность своим сотоварищам, Егор Егорыч, выпив с удовольствием свой стакан, выпил затем и еще стакан, делая это, кажется, для того, чтобы прибодриться немного; но он нисколько не достигнул того, а только еще более осовел, так что, возвращаясь назад в Кассель, Егор Егорыч всю дорогу дремал и даже слегка похрапывал.
Осмотрев таким образом Кассель, Марфины направили свой путь в Кельн. Егор Егорыч в этом случае имел в виду показать Сусанне Николаевне кельнский собор, заранее предчувствуя, в какой восторг она придет от этого храма, и ожидание его вполне оправдалось; случилось так, что в Кельн они приехали к обеду и в четыре часа отправились в собор, где совершалось подготовление к первому причащению молодых девушек. Когда Марфины в сопровождении Антипа Ильича вошли в храм, то юные причастницы, и все словно бы прехорошенькие, в своих белых платьицах, в тюлевых вуалях и цветах, чопорно сидели на церковных лавках, и между ними нет-нет да и промелькнет какой-нибудь молодой и тоже красивый из себя каноник. Патеры же стояли с наклоненными головами перед алтарями, на которых горели свечи, слабо споря с дневным еще светом, пробивавшимся в расписные стекла собора.
Охваченная всем этим, Сусанна Николаевна просто начала молиться по-русски, шепча молитвы и даже крестясь; то же самое делал и Антип Ильич, только креститься в нерусском храме он считал грехом. Но Егор Егорыч погружен был в какие-то случайные размышления по поводу не забытого им изречения Сперанского, который в своем письме о мистическом богословии говорил, что одни только ангелы и мудрые востока, то есть три царя, пришедшие ко Христу на поклонение, знали его небесное достоинство; а в кельнском соборе отведено такое огромное значение сим царям, но отчего же и простые пастыри не символированы тут? - спросил он вместе с тем себя.
