Золотуха - страница 27

Ночью Карнаухов и Федя уехали с прииска; Карнаухов все время не поднимал головы и только раз попросил напиться воды. Дьякон Органов остался на прииске, и Бучинский столкал его с своих рук в землянку Ароматова; последний был очень рад такой находке и с торжеством увел своего постояльца.

- Ох, в живых бы довести барина до дому! - говорил Федя, усаживаясь на козлы. - А то будет мне на орехи от барыни... До свидания, сударь!.. Извините на нашей простоте...

XIII

Как-то ночью я был разбужен осторожным шепотом и шагами каких-то мужиков. Подняв голову, я узнал в мужиках приисковых штейгерей и переодетых казаков. Очевидно, произошло на прииске что-то очень важное, и Бучинский на мой вопрос только приложил умоляюще палец к губам. Он был в высоких сапогах и торопливо прятал в карман штанов револьвер.

- Мне можно с вами? - спросил я.

- О, никак невозможно, никак невозможно! Дело государственной важности!.. Мы скоро вернемся...

Скоро вся шайка, под предводительством Бучинского, исчезла во мгле осенней ночи. Таинственность этой экспедиции заинтересовала меня, и я с тревогой стал дожидаться ее исхода. Прииск спал мертвым сном; ночь была темная, нигде не мелькало ни одного огня. Время тянулось с убийственной медленностью, и часовая стрелка точно остановилась. Прошло десять минут, четверть часа, двадцать минут - мне сделалось просто душно в конторе, и я вышел на крыльцо. Осенняя беспросветная мгла висела над землей, и что-то тяжелое чувствовалось в сыром воздухе, по которому проносились какие-то серые тени: может быть, это были низкие осенние облака, может быть создания собственного расстроенного воображения. Я напрасно прислушивался к охватившей весь прииск тишине - ни один звук не нарушал ее, точно все вымерло кругом.

В это время из кухонной двери вырвалась яркая полоса света и легла на траву длинным неясным лучом; на пороге показалась Аксинья. Она чутко прислушалась и вернулась, дверь осталась полуотворенной, и в свободном пространстве освещенной внутри кухни мелькнул знакомый для меня силуэт. Это была Наська... Она сидела у стола, положив голову на руки; тяжелое раздумье легло на красивое девичье лицо черной тенью и сделало его еще лучше.

- Застанут, думаешь, Никиту-то? - тихо спрашивала Аксинья.

- Застанут... - так же тихо ответила Наська, не поднимая своей головы. - В ночь севодни собирался на Майну с золотом...

- Лукерья-то не знает? - после короткой паузы спросила Аксинья.

- Нет... Избил он ее третьего дни - страсть!.. Глаз не видно, без языка лежала всю ночь...

- А ты через кого узнала про Никитку-то?

- Да мальчишко у них есть, Кузька... он и сболтнул, что Никита собирается в ночь куда-то, а куда ему по ночам ездить, окромя Майны?

Молчание.

- Это тебе старый пес подарил платок-то? - спрашивала Аксинья.

- Нет...

- Не ври. Гараська сказывал... А ты денег с него проси; после, пожалуй, не даст. Кум сказывал, что с Коренного сюда пришла робить одна кержанка... Пожалуй, как бы не отбила у тебя старика!..

- Ну его совсем: не дорого дано...

- А тебе Никиты-то не жаль?

- Значит, не жаль, ежели сама его подвела... Лукерья-то безответная, так я за нее упеку его!.. Путанный мужичонко - туда ему и дорога...

Прошло часа полтора времени, и мне надоело дожидаться на крыльце. Я успел заснуть, когда за конторой послышались громкие крики и чей-то плач. Скоро в контору вошел сам Бучинский и торжественно перекрестился; за дверями кто-то кричал и ругался.

- Говорите: слава богу... - заговорил Бучинский.

- А что?..

- То есть государственная польза... да!.. Пойдемте-ка, каких птиц я вам покажу...

Мы вышли. На лужайке, перед крыльцом, столпилось человек десять; Аксинья держала в руках железный фонарь, и в его колебавшемся слабом свете люди двигались как тени.

- А... бисови ворюги!.. - ревел Бучинский, пробираясь к трем мужикам, которые были окружены штейгерями и казаками.

Прежде всего мне бросилась в глаза длинная фигура Никиты Зайца, растянутая по траве; руки были скручены назади, на лице виднелись следы свежей крови. Около него сидели два мужика: один с черной окладистой бородой, другой - лысый; они тоже были связаны по рукам и все порывались освободиться. Около Никиты, припав головой к плечу сына, тихо рыдала Зайчиха.

- Попались, голуби!.. - злорадствовал Бучинский. - С поличным влетели; теперь, брат, шалишь!

- Врешь, старый пес, - хриплым голосом кричал лысый мужик, дергая связанными руками. - Твои же штегеря нам подкинули золото... Ты вор, а не мы!..

- И как ловко попались! - восхищался Бучинский. - Вот этот... - ткнул он на Никиту. - Приходим к балагану: спят. Оцепили. Ну, а он уж проснулся и с мешочком ползет из балагана... Накрыли его, а в мешочке золото!.. Ха-ха!.. От-то есть дурень!..

- Ваше высокоблагородие! - голосила Зайчиха, каким-то комом бросаясь Бучинскому в ноги: - не пусти по миру... ребятишки... Ваше...

- От-то глупая старуха! То есть государственная польза... Я маленький человек, а вот приедет ревизор - он все дело разберет. Вы будете золото воровать, а я под суд за вас попадать?.. Спасибо!

- Батюшка, да ведь всего и золота-то два золотника будет не будет... Ослобони, кормилец!..

- Я же тебе говорю, милая, что не могу... Государственная польза, ревизор приедет, разе ты можешь это понимать?