Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Я - страница 37
— Хорошо, хорошо, похлопочу, — сказал граф, и я откланялся.
Радостно прибежал я домой, наскоро прочел в «Русском Вестнике» произведение г. Маркевича «Марина из Алого Рога», сел писать повесть и к утру «надрал» изрядное начало. Вот оно:
«АКУЛИНА ИЗ «ЗЕЛЕНОГО КОПЫТА»
(Повесть из быта графов, князей и нигилистов)
В обширной зале, освещенной круглыми, en oeil de boeuf, окнами, стояла красивая статная девушка, в украинской рубахе с узорно расшитыми рукавами. Хотя роскошные ее волосы и были собраны в одну толстую косу, но она была отчаянная нигилистка, всех графов и князей называла «заскорузлыми» аристократами, ходила в одной малороссийской рубахе, купалась в реке при мужиках и брак считала «обветшалым учреждением». В ожидании приезда из-за границы графа Заболотного она разбирала его книги и ставила их в полки, прочитывая заглавия.
— History of civilicion in England by Thomas Bukle, — прочла она английское заглавие на французский манер. Она прочла «Бюкль» и вдруг догадалась, что это «Бокль». «Заскорузлый аристократишка, а туда же, Бокля читает!» — подумала она, плюнула и выругалась по-извозчичьи.
Языков она не знала, с трудом разбирала по-французски, но считала себя очень образованною, так как умела резать лягушек и прочла одну главу из «Акушерства» Сканцони. В это время вошел Хмельницкий, управляющий имениями графа Заболотного, и принялся ругаться. Он был представителем древнего рода гетмана Хмельницкого и был благонамерен, так как ежедневно обтирался мокрой губкой, не признавал за Решетниковым таланта и с пеною у рта бесновался на то, что в литературе фигурирует какой-нибудь «сын свободного художника» или «купеческий племянник». Девицу в рубахе он называл Акулиной.
— Что, стар этот граф Заболотный? — спросила Акулина.
— Не совсем еще старик.
Она дерзко улыбнулась, и в улыбке ее обозначилась мысль, что она хочет соблазнить графа и потом, обокрав его, раздать его деньги косматым нигилистам.
В это время в балконную дверь вошел седокудрый мужчина в рваном пальто. По его высокому лбу и умным глазам тотчас же можно было заметить, что он был аристократ.
— Ты куда лезешь? — крикнул на него Хмельницкий.
— Я граф Заболотный и ищу моего управляющего, — проговорил незнакомец и при этом тотчас же произнес латинскую фразу.
Хмельницкий смешался, а Акулина, улыбнувшись «углом рта», начала заигрывать с графом.
— Чаю, граф, не прикажете ли? — предложил ему Хмельницкий. — Моя Акулина тотчас же распорядится.
— Вы из чашки лакаете или из стакана будете лопать? — спросила она.
Графа покоробило, но, как аристократ, он приятно улыбнулся и прошел в свой кабинет. Отворив окно, он обозрел свое поместье «Зеленое Копыто» и сел в кресло. Вскоре туда явилась Акулина и принесла чай.
— Борьба за существование… сапоги выше Шекспира… женский вопрос… я не признаю брака… — заговорила она и принялась щекотать графа, но тот спокойно пил чай и с сожалением смотрел на нее.
Она была хороша в эту минуту: что-то вакхическое светилось в ее глазах.
— Я очень горда, — проговорила Акулина и тут же стянула у графа из кармана его бумажник.
— Вы имеете на это полное право по своей красоте. Еще древний поэт сказал: «Fastus inest pulchris, sequiturge superda forman».
— И не стыдно вам заниматься этими «лингвистическими окаменелостями»!
— Читали ли вы когда-нибудь поэтов? — спросил граф.
— Нет, Пушкин не развит, — отвечала она, — да и зачем читать. Вся сила в лягушке.
В это время вошел князь Толстопузинский. Он приехал с графом погостить в его поместьи, но по дороге у них сломался тарантас, и он остался чинить его в кузне, тогда как граф отправился в поместье пешком. Это был толстый господин, в костюме трефового валета, и держал в руках алебарду, которую только что купил у кузнеца. Увидав графа, он тотчас же заговорил с ним по-латыни. Оба они были классики до мозга костей, а потому и умные люди, до того классики, что даже в бане с парильщиками разговаривали не иначе, как по-латыни, и мылись не мочалками, а греческими губками. Акулина между тем, слегка дернув князя за фалду, лукаво выбежала из комнаты. Князь, только сейчас заметив ее, ошалел от ее красоты.
— Mon cher ami, — воскликнул он, обращаясь к графу, — ты в Венеции в церкви Santa Maria Formosa был? Святую Варвару Пальма Веккио помнишь?
— Помню чудесно!
— Так отныне эту девицу мы будем называть: lа bella Barbara di «Зеленое Копыто».
— Друг, пойми, что она нигилистка! — воскликнул граф.
Князь ужаснулся, мгновенно пожелтел, как лимон, и голова его начала седеть.
Князь и граф ночевали в разных комнатах. Ночью в открытые окна их спален то и дело лезла Акулина. Она была в одной рубахе и во все горло пела пакостные песни, но граф и князь приняли это за сон или видение.
На другой день, в восемь часов утра, они уже сидели на балконе, пили чай и разговаривали.
— На венгерском языке слово «гусар» значит тысяча копий, то есть гус-ара, — сказал граф.
— Но Цезарь Борджиа, папа Лев X, Боккаччио, Петрарка… — возразил князь.
— А ты читал Плиния и Саллюстия? Ежели читал, то что ты скажешь о стихотворениях Anastasius Grühn'a?
— Это псевдоним графа Ауэрсперга… В «Comédie du pape malade», издание 1516 года…
— О, Dio mio! Шеллинг, Гете, Ганс-Закс… Еще Иезекииль в своей книге…
Под балконом в это время стояли пейзане «Зеленого Копыта», слушали беседу графа и князя и говорили: «Ах, какие умные люди!» Вдруг к балкону подошел мужик. Он хромал на левую ногу, вместо волос имел конскую гриву, на один глаз был крив, имел три ноздри и волчьи зубы. По его противному лицу даже и неопытный взгляд мог тотчас заметить, что он отчаянный нигилист. Это был кузнец, чинивший вчера тарантас.
