Том I. Полное собрание сочинений в 15 томах - страница 44
полиции, если только судить будет она беспристрастно. Великие люди! Поведение Следственной Комиссии недостойно - она, как справедливо доказывал Ледрю Роллен, переступила границы, ей назначенные для исследования, рылась там, где не должна была, и не искала того, что должна была искать, и все-таки ничего не нашла, что бы не возвышало этих людей. Она, как доказал Луи Блан, отыскивала клеветы, принимала свидетельства, не заслуживающие никакой веры, даже сама дополняла их своими догадками и оставила в своем докладе в стороне все, благоприятствующее Луи Блану. Они вели себя (г. Одилон Барро и пр.), как люди, ослепленные политическою ненавистью, и вели себя неблагородно и нечестно. Одним словом, эти защищения были так основательны, что странно, как могли решиться обвинять: ведь знали, что имеют дело с людьми, которые тверды духом и чисты совестью и сильны словом. Да, они (Луи Блан) имели право сказать: "Я убежден, что ни один честный человек не может не быть убежден, что я невинен". После - какая недостойная сцена, эти требования генерального прокурора и Кавеньяка! Какое пристрастие, и этот Кавеньяк явился мне, судя по своим речам, глупым, хотя, может быть, и честным человеком, который выучил несколько фраз и переминает их и который думает, что глупостями можно успокоить Францию, а не излечением социальных зол! Эх, господа, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было слово республика, да власть у вас, - не в том, а в том, чтобы избавить низший класс от его рабства не перед законом, а перед необходимостью вещей, как говорит Луи Блан, чтобы он мог есть, пить, жениться, воспитывать детей, кормить отцов, образовываться и не делаться мужчины - трупами или отчаянными, а женщины - продающими свое тело. А то вздор-то! Не люблю я этих господ, которые говорят свобода, свобода - и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального порядка, при котором _/10 народа - рабы и пролетарии; не в том дело, будет царь или нет, будет конституция или пет, а в общественных отношениях, в том, чтобы один класс не сосал кровь другого. И какое подлое лицемерство! "Мы не требуем приговора над ними", вы не суд. Vous ne prйjugez rien! - Что за низость, - играют словами и накидывают маску! Если когда я был убежден в справедливости чьего дела, так это Ледрю Роллена и Луи Блана. Великие люди! Особенно я люблю Луи Блана, это человек духа, это великий человек!
А это сильное разочарование видеть, что так преследуют этих людей те, которые ничто перед ними, и, может быть, несколько подобных вещей, как решение Национального Собрания о Луи Блане и Коссидьере, заставят меня оставить мое убеждение, что не те теперь времена, как в 1793 г., когда казнили все всех, и что
настали времена новые и лучшие, где уважают убеждение в противнике, где не думают, что законопреступно все высказать, всякое сильное убеждение, всякую новую, т.-е. новую только для господ, которые не хотят видеть ее во всей истории, мысль. "На эшафот! На эшафот! туда его - он говорит, что он сын божий! по закону нашему должен есть умрети!" Да, великую истину говорят Ледрю Роллен и Луи Блан - не уничтожения собственности и семейства хотят социалисты, а того, чтобы эти блага, теперь привилегия нескольких, расширились на всех! О, боже, дай победу истине! Да победит она.
11 час. утра с _1/2. - Это я писал, написавши письмо Дм. Ем. о Соломке. Утром читал "Венецианского купца" Шекспира - ничего особого не вижу. Правда, вижу, что есть большая сила таланта и что действительно говорит так, что видно, что человек, заставляющий говорить, весьма умен, но особенного ничего.
10 час. 40 мин. - После того, как написал предыдущее, стал писать Срезневского, написал 1_1/2 страницы; после пошел обедать; после пошел в канцелярию справиться, - записали в книгу, узнаю, должно быть, после. - Воротился домой через Невский, смотрел картины и женщин: ни одной лучше Над. Ег. Сердце, когда я шел оттуда и думал о том, что будет у них, несколько сжималось как-то. Пришел домой, лег читать газеты, которые прочитал до чаю; особенного ничего не вычитал. В 7 - к Вас. Петр., как обещал. Просидел там до 97г; говорили о литературе и привидениях и пр. Она несколько говорила о привидениях, и разговор был хороший; говорили об Ал. Ф. и Ив. Вас, смеялись, как обыкновенно, над ними; говорили о Куторге, Никитенке, Устрялове, о которых имеем привычку говорить. Ныне и в прошлый раз я успел отказаться от чаю, между тем как раньше она заставляла. Мне как раньше понравилась она. Не знаю, однако, что это: когда я ее не вижу, а думаю о ней, то несколько мне боязно, не покажется ли она мне хуже, чем как бы мне хотелось, когда я ее увижу. Нет, не хуже. Ныне я любовался через стол (я сидел у дивана на стуле, она в углу) на ее шейку, которая была открыта, - грациозна. Завтра он хотел зайти.
9 сент. - Теперь пишу у Грефе на лекции. Буду писать об отношениях своих к людям. Самое главное место в сердечном отношении занимают Лободовские. В отношении к нему мое мнение остается попрежнему: я все так же его уважаю, так что не ставлю никого наравне с ним из тех, кого знаю, не исключая даже и самого себя. Но, к сожалению, должен я сказать, что в последнюю неделю, или даже две, мы не были с ним так часто и так коротко вместе, как бывали раньше, и поэтому я не так может быть много им занимаюсь, как раньше, и нового о нем долго не узнаю ничего. О ней мнение мое снова прежнее; ореол красоты и телесной и душевной, я сам не знаю хорошенько, окружает ее в моих глазах или нет, одно я могу сказать верно, - что когда я жду, что увижусь с нею, мое сердце находится в волнении, подобном тому, как
