Певец во стане русских воинов - страница 96

Платье на первом месте сидеть, тогда как Ундина

«Трупом, еще не отпетым, на дне Дуная лежала

Или носима была без приюта морскими волнами».

Эти отцовы слова и прежде мутили ей сердце;

Тут же они отзывались в ушах ее беспрестанно.

Рано гости оставили замок, и каждый с каким-то

Тяжким предчувствием. Рыцарь пошел к себе, молодая

Также к себе – раздеваться. Кругом новобрачной

Были прислужницы. Вот, чтоб немного свои порассеять

Черные мысли, Бертальда велела подать дорогие

Перстни, жемчужные нитки и платья, рыцарем к свадьбе

Ей подаренные; стала примеривать то и другое.

Льстя ей, прислужницы вслух восхищались ее красотою;

С видом довольным слушая их, Бертальда смотрелась

В зеркало; вдруг сказала: «Ах! боже! какая досада!

Вот опять у меня на шее веснушки; а можно б

Тотчас согнать их; – стоило б только водой из колодца

Нашего раз обтереться; ах! если б мне нынче ж хоть кружку

Этой воды достали!» – «О чем же тут думать?» – оказала,

Бросившись в двери, одна из прислужниц. Неужто успеет

Эта проказница камень поднять! – с довольной усмешкой

Вслед за нею смотря, Бертальда подумала. Скоро

Сделался шум на дворе: с рычагами к колодцу бежали

Люди. Бертальда села подле окна и при ярком

Блеске полной луны, освещавшем двор замка, ей было

Видно все, что делалось там. Работники дружно

Двинули камень, хотя иному из них и прискорбно

Было подумать, что им теперь надлежало разрушить

То, что было приказано сделать прежнею, доброй

Их госпожою; но труд был не так-то велик, как сначала

Думали; им извнутри колодца как будто какая

Сила камень поднять помогала. Дивясь, говорили

Между собою работники: «Можно подумать, что бьет там

Сильный ключ». И в самом деле, с отверстия камень

Сам собой подымался; без всякой помоги, свободно

Сдвинулся он и, со стуком глухим откатясь, повалился.

Вдруг из колодца что-то, как будто белый прозрачный

Столб водяной, поднялося торжественно, тихо. Сначала

Подлинно бьющим ключом показалось оно, но, поднявшись

Выше, каким-то бледным, в белый покров облеченным

Женским образом стало. И плача и жалобно руки

Вверх подымая, оно медлительно, шагом воздушным

Прямо к замку двигалось. В ужасе все отбежали

Прочь от колодца. Бертальда же, стоя в окне, цепенела,

Холодом страха облитая. Вот, когда поравнялся

С самым окошком идущий образ, сквозь покрывало

Он поглядел на Бертальду пронзительным оком, с тяжелым

Вздохом; и бледным лицом Ундины тогда показался

Образ Бертальде: мимо ее она, упиваясь,

Нехотя, медленно шла, как будто на суд. «Позовите

Рыцаря! – громко вскричала Бертальда. Но все в неподвижном

Страхе стояли на месте. Сама Бертальда, как будто

Собственным криком своим приведенная в ужас, умолкла.

Тою порою чудесная гостья приблизилась к двери

Замка, знакомую лестницу, ряд знакомых покоев

Тихо, молча, плача, прошла… о, такою ль, бывало,

Здесь видали ее? В то время еще не раздетый

Рыцарь в уборной своей стоял перед зеркалом. Тусклый

Свет проливала свеча. Вдруг кто-то легонько

Стукнул в дверь… так точно, бывало, стучалась Ундина.

«Все это призрак! – сказал он. – Пора мне в постелю». – «В постеле

Будешь ты скоро, но только в холодной», – шепнул за дверями

Плачущий голос. И в зеркало рыцарь увидел, как двери

Тихо, тихо за ним растворились, как белая гостья

В них вошла, как чинно замо́к заперла за собою.

«Камень с колодца сняли, – она промолвила тихо, —

Здесь я; и должен теперь умереть ты». Холод, по сердцу

Рыцаря вдруг пробежавший, почувствовать дал, что минута

Смерти настала. Зажавши руками глаза, он воскликнул:

«О, не дай мне в последний мой час обезуметь от страха!

Если ужасен твой вид, не снимай покрывала и строгий

Суд соверши надо мной, мне лица твоего не являя». —

«Ах! – она отвечала, – разве еще раз увидеть,

Друг, не хочешь меня? Я прекрасна, как прежде, как в оный

День, когда твоею невестою стала». – «О, если б

Это правда была! – Гульбранд воскликнул, – о, если б

Мне хоть один поцелуй от тебя! и пускай бы

В нем умереть!» – «Охотно, возлюбленный мой», – покрывало

Снявши, сказала она; и прекрасной Ундиною, прежней

Милой, любящей, любимой Ундиною первых, блаженных

Дней предстала. И он, трепеща от любви и от близкой