Операция «Остров Крым» - страница 112
Авария произошла метрах в двухстах впереди. Он подъехал не спеша – случайный свидетель. С натурально озабоченным видом вышел из машины и осмотрел склон. Ясным лунным вечером откос просматривался отлично. Вон темнеет что-то, похожее очертаниями на тело. В самом низу, на камнях, валяется развороченный «Харламов».
Он медленно начал спускаться, когда к месту аварии подъехал еще один, действительно случайный свидетель – трак с надписью «Джуси-Кола» во весь борт…
Не везет.
– Что случилось? – Из кабины выпрыгнул крепенький водила.
– Чертовы байкеры, – он кивнул, показывая на склон. – Кажется, двое свернули себе шею.
– Шайт… Нужно спуститься, глянуть, есть там кто живой или нет.
– Вызовите emergency. Я врач, каждая минута на счету.
Водила убрался в кабину.
Они лежали рядом, так что сверху казались одним темным пятном. Первый был еще жив, но взгляд профессионала отметил: долго не протянет.
Опустился на колено, снял шлем. Темные волосы, красивое узкое лицо залито кровью… Унтер Сандыбеков.
Подстраховаться. Быстрое движение рук, хруст позвоночника.
Второй двигался. Пытался. Глухие стоны перешли в довольно внятное бормотание.
– To earn you freedom…
– Не повезло тебе, парень, – тихо сказал наблюдатель, обхватывая ладонями его голову.
Тот попытался вырваться, разлепил залитые кровью глаза и совершенно отчетливо сказал:
– A seven-pillared worthy house…
– Тихо, тихо, – успокаивающим тоном, как ребенку, сказал он.
Что-то внезапно грохнуло и со страшной силой ударило в плечо, отшвыривая назад, на камни. Он попытался встать, но пригвоздила боль.
– Сука! Падла!!! – заорал он. – Да ты что?!. Ты что?!
В лицо ему смотрел сорок пятый калибр. Верещагин стрелял с левой, согнув ногу упором для руки.
– Эй! – крикнул водила. – Бегите, сэр! Это джанки! Психи!
Он и сам был не прочь убраться. Зажимая раненое плечо рукой, поковылял вверх по склону. Второй выстрел взметнул пыль в полуметре справа, третьего он не услышал.
– Полиция! – надрывался в микрофон водила. – Полиция, трасса Е-17, за Отузом! Проклятый байкер застрелил врача!
* * *
И опять был жаркий полдень, и пыль, и пот стекал между лопаток, впитываясь в рубашку и пиджак… Верещагин мог не ходить на похороны. Сломаны нога, левая ключица, три ребра – уважительная причина. Но он пошел.
Все помнилось урывками. Женщины в глухих черных одеяниях и татарских платках. Длинноногая девушка в черном платье и шляпке с черной вуалью. Кэт. Катя Филиппова. Полковник Кронин. Полковник Ровенский. Барлоу. Володька в инвалидной коляске и его врач – поручик Маковеева. Дженис. Мулла. Какое-то изречение из Корана вместо RIP – а если бы все вышло по-честному, эта cтандартная солдатская могильная плита украсилась бы именно RIPом, и не мулла, а отец Андрей читал бы над могилой…
Он не верил, когда ему сказали в полиции. Не верил, когда сообщили по телевидению. Все было наоборот. Это не он, а Шэм удержался на мотоцикле лишние двадцать метров, соскользнул не вперед, а назад, и пришел в себя на каменистом откосе с полным крови ртом. Это не Шэму, а ему свернули башку, как цыпленку.
Это нечестно. Это все чертовски нечестно…
– Арт, вам не за что себя казнить. Он был обречен. Множественные разрывы внутренних органов, травма черепа… Вы бы его не спасли…
Он мучительно пытался вспомнить имя и вспомнил: полковник Казаков. Друпи.
Казаков помог дойти до машины и забраться внутрь.
– Арт, выслушайте меня внимательно. Уезжайте из страны. Вам помогут, вы знаете кто. Это не последнее покушение. На вас будут охотиться, как на Бандеру. И в конце концов достанут. Уезжайте.
«Какая разница, где меня достанут?» – промолчал он.
* * *
Дверь была не заперта. Я вошла в квартиру, замирая от тишины.
– Арт?
В гостиной царил разгром. Книги на полу грудами, вывернутые ящики стола, кругом какие-то картонные коробки.
– Арт!
Он лежал на диване. Рубашка расстегнута, наполовину вытащена из брюк, пиджак и черный галстук валяются на полу, руки скрещены над лбом, закрывая глаза, как полумаска…
В правой руке зажат «кольт-45».
Прежде чем я успела сообразить, что застрелившийся человек не может принять такой позы, был момент ужаса и боли.
– Иди сюда… – дрогнули губы.
– Положи пистолет.
Он опустил руку, разжал пальцы. Пистолет лег рядом на диванную подушку. Я присела на край софы.
– Давно ты так лежишь?
– С утра. Пришел с похорон… Хотел собраться… Потом… Голова закружилась.
Она представила себе, как он мечется по комнате, припадая на ногу, сваливая на пол книги и кассеты, выволакивает из кладовки все новые ящики и забывает, зачем он их вытащил, попеременно то пытается раздеться, то вдруг снова возвращается к разбросанным вещам и натыкается на пистолет…
О господи! И он провел в обнимку с этой железкой весь день?
– Откуда у тебя?..
– Отцовский. Состоял на вооружении британских коммандос. Единственное, что у меня есть… Кроме фамилии.
– Ты уже пришел в себя?
– Нет. Иди сюда.
Одной рукой он обнял меня, заставил лечь рядом.
– Как ты узнал, что это я?
– Твои шаги. Я ждал тебя.
– С пистолетом?
– Не только тебя.
Он больше не сделал ни одного движения. Лежал рядом, тесно прижавшись, зарывшись носом в мои волосы. Веки припухли. Он плакал? Он? Плакал?
Я вспомнила то утро. Шамиль не плакал. Глаза его были сухи и угольно-черны. Мы разделяли опустошительное, до дна высасывающее чувство потери. Эта бездна ненасытна… Но мне повезло. Он выбрался из пропасти. А вот Шамиль – нет. Пропасть никогда и никого не отпускает просто так. За все нужно платить. Но не слишком ли много с одного человека? Похоже, господа, что его банковский счет иссяк. Он банкрот, господа! Выверни карманы, покажи им, чтоб они отстали!
