Мадрапур - страница 96

— Умер? — говорит Блаватский громким, резким, агрессивным голосом. — Откуда вы знаете, что он умер? Вы что, врач?

— Но он больше не шевелится и не дышит, — отвечает Пако, и в его выпученных глазах вопреки всему светится робкая надежда.

— Откуда вы знаете, что он больше не дышит? — не унимается Блаватский, выдвигая с воинственным видом квадратный подбородок. — Впрочем, — добавляет он с поразительной злобой, — даже и дыхание не является достаточным свидетельством того, что человек жив. В реанимационных центрах лежат люди, подключенные к специальным аппаратам, и, хотя они дышат, они абсолютно мертвы, так как их мозг больше не функционирует.

— Мы здесь всё-таки не в больнице, — чопорным тоном замечает Караман. — И у нас нет возможности сделать энцефалограмму. — И он продолжает в своей неподражаемой манере любителя всех поучать: — В крайнем случае, мы могли бы послушать его сердце.

Все с робостью переглядываются, и через несколько секунд никто ни на кого больше не смотрит. Послушать сердце у Бушуа не вызвался никто, даже Караман. Даже Пако. Правда, Пако не хочет, чтобы терзающее его беспокойство сменилось твёрдой уверенностью.

Хотя миссис Бойд лишила себя и глаз, и ушей, всё же она, должно быть, заметила, что в ситуации что-то изменилось, ибо она поднимает веки, смотрит на Бушуа, потом осторожно, обеими руками вынимает из ушей затычки, готовая в случае опасности немедленно засунуть их обратно.

— Что происходит? — говорит она, поворачивая резкими толчками голову и глядя на соседку круглым куриным глазом, нахальным и глупым.

— Вы сами прекрасно видите, что происходит, — отвечает с раздражением миссис Банистер, словно она боится назвать происшедшее своим именем.

— Боже мой! — восклицает миссис Бойд с явным волнением.

Но прежде, чем дать этому похвальному чувству достойный выход, она снова укладывает обе затычки в пластмассовую коробочку, а коробочку в сумку.

— Боже мой! — продолжает она, защёлкнув наконец позолоченный замок своей сумки. — Ведь это ужасно! Бедняга! Умереть так далеко от семьи! — И тут же осведомляется: — Где его поместят?

Миссис Банистер, не вынимая своей руки из тёплых и сильных рук Мандзони, поворачивается головой к миссис Бойд и говорит ей шёпотом, который всем нам отлично слышен:

— Прошу вас, Маргарет, ничего больше не добавляйте. Вы становитесь отвратительны.

— My dear! — говорит миссис Бойд. — Я! Отвратительна!

— Послушайте, Маргарет, умоляю вас, успокойтесь. К тому же мы ещё не уверены, что он… — Ужасного слова она всё-таки не произносит.

— Как? — восклицает миссис Бойд, с упрёком оглядывая всех своими круглыми глазами. — Вы даже не уверены?

— Нет, мадам! — кричит Блаватский так громко и таким презрительным тоном, что миссис Бойд съёживается в своём кресле.

За этой вспышкой следует пауза, потом мадам Мюрзек опускает глаза и, глядя на свои колени, с кротостью говорит:

— Поскольку никто не выражает желания послушать его сердце, можно было бы по крайней мере поднести к его губам зеркало. Если оно помутнеет, значит, он ещё жив.

— Кумушкины рецепты! — пренебрежительно говорит Блаватский. — Метод совершенно неубедительный.

— За отсутствием другого можно попробовать и этот, — говорит Робби.

До сих пор он проявлял полное спокойствие в отношении случившегося, теперь же внезапно впадает в крайнее возбуждение, со всеми гримасами и ужимками, которыми у него обычно сопровождается это состояние.

— Миссис Банистер, — продолжает он, наклоняясь вперёд и влево, чтобы видеть её, — быть может, у вас в сумке есть маленькое зеркальце и вы могли бы его нам одолжить?.

Он говорит это, грациозно наклонив шею, его лицо почти скрыто волной золотистых кудрей, но мне видно, что его светло-карие глаза лукаво сверкают, и я понимаю, каким чисто женским коварством вызван этот демарш. О, Робби, разумеется, знает, что у миссис Банистер зеркало есть, знает также и то, что, предоставив его для такой мрачной процедуры, она никогда больше не сможет им пользоваться. Значит, ему нужен её отказ, благодаря которому, он надеется, что образ его, Робби, соперницы потускнеет в глазах Мандзони.

— У меня в сумке зеркала нет, — со спокойной уверенностью отвечает миссис Банистер. — Я весьма об этом сожалею. Я бы охотно вам его предоставила.

— Да нет же, оно у вас есть, — с медлительной улыбкой говорит Робби. — Я сам его там видел.

Миссис Банистер упирается в Мандзони своими самурайскими глазами и говорит лёгким тоном, не глядя на Робби:

— Вы ошиблись, Робби. Вы точно Нарцисс: вам всюду мерещатся зеркала…

Робби меняется в лице, и мадам Эдмонд чувствует, что её газель обидели, хотя и не очень понимает — чем. Голосом, которому она придаёт нарочитую вульгарность, она говорит:

— Столько разговоров из-за какого-то паршивого зеркала? На, толстячок, бери моё! — И, вынув из своей сумки зеркало, она протягивает его Пако.

Пако пересекает круг, хватает зеркало и, наклонившись над Бушуа, держит его в нескольких сантиметрах от губ шурина.

— Ближе! Но к губам не прикасайтесь! — командует Блаватский.

Пако подчиняется. Проходят четыре-пять секунд, и он говорит тоном робкого мальчугана:

— Этого достаточно?

— Разумеется, — говорит, повышая голос, Блаватский, будто стыдя бестолкового ученика.

Пако отодвигает зеркало от губ Бушуа и, наклонившись к иллюминатору, ибо уже стемнело, а свет в самолёте ещё не включён, вглядывается в маленький прямоугольник, который он держит тремя толстыми пальцами правой руки.