Свет всему свету - страница 107
Имре Храбец, особенно ладный и красивый в офицерской форме, охотно принял предложение поужинать вместе с Думбадзе. Ужин был скудным. Кружка чаю, немного хлеба и маленькая банка консервов на пятерых. Чуть не половину пайка солдаты и офицеры добровольно отдают жителям столицы, главным образом детям и женщинам. Под угрозой расстрела немцы и салашисты отбирали тут все, до последнего грамма крупы и хлеба.
После жаркого дня и такой ужин казался пиршеством, тем более, что сегодня получили наконец законные «сто грамм». Сидящие за столом Думбадзе, Хмыров, Якорев, Храбец и старый Миклош Ференчик говорили о прошедших боях.
Активнее всех был Имре, еще не остывший от возбуждения в первом бою. Будучи военным инженером, он впервые водил в бой пехоту. И не только пехоту. В его роте были и артиллеристы, и танкисты, и саперы. Они воевали честно и самоотверженно. Их воодушевлял дух революционных событий, дух новой Венгрии, рождавшейся на их глазах. Не все еще в ней так, как хотели бы они, но придет срок, и все изменится. Им и дорого оружие в руках, в нем их сила, и против такого оружия беспомощна любая реакция, если даже она и сидит еще в министерских креслах.
После ужина пришел Йожеф Ференчик, расстроенный и недовольный. С делегацией национального комитета он только что был в министерстве обороны. Какие там флегматики, и как они заморозили самое живое дело! Формирование венгерских частей идет очень медленно.
Опять заговорил Имре. Венгерские патриоты не хотят медлить. По данным национальных комитетов Будапешта, многие взводы и роты самостоятельно переходят на сторону советских частей и участвуют в освобождении Будапешта. Сегодня в одной братской могиле вместе с русскими они похоронили свыше сорока мадьяр добровольцев. Венгерские солдаты, сдаваясь в плен, не хотят ждать долгого формирования частей новой армии, а сразу идут в бой. Что ж, потом они станут надежным костяком уже демократической армии освобожденной Венгрии. Будет же у них такая армия!
Как и все, Никола разделял горести и радости новых друзей. В самом деле, чего медлит министерство? Люди есть, оружие есть, советские власти отпустили двадцать тысяч пленных мадьяр, изъявивших желание добровольно вступить в свою новую армию. В чем же дело? Такого патриотического подъема, какой переживает страна, Венгрия еще не знала. Народ способен горы своротить, а ему столько рогаток на пути к делу. Видно, нужно еще время, пока все возьмут в свои руки рабочие, трудящиеся люди.
После чаю Максим тихо запел:
Далеко, далеко за Дунаем,
За холодной чужою водой,
Мы сегодня с тобой наступаем,
Мой товарищ, мой друг молодой!
Новая песня, близкая сердцу, сразу стала любимой и популярной в батальоне, ее подхватили все. Думбадзе слушал и вспоминал весь путь от Волги до Дуная. Ни тяготы, ни кровь, ни смерть — ничто не остановило их на этом пути. В чужих странах, откуда начиналась эта жестокая война, они находили друзей и братьев. Если бы не ложь, не обман, не насилие, разве эти люди взяли бы в руки оружие против Страны Советов?
Максим умолк. Оля! Жива ли она и здорова? Ни одного письма. Где полк, дивизия? На каких отрогах Карпат ведут они бои за Чехословакию? Но близок час победы в Буде, а значит, скоро в свой полк!
3
Максим осторожно вел мотоцикл. Сзади сидел Павло, а в коляске Матвей Козарь. Возвращаясь из штаба дивизии, они везли с собой «Правду». Самолеты только что примчали ее в Будапешт. От Балтики до Карпат и от Карпат до Альп гремит советское наступление. Оно, как гроза, стремительно надвигается на Германию. Очистительная гроза. Теперь уже неважно, как и когда будут наступать союзники. Не от них зависит успех победы.
Пришло наконец письмо от Оли. Ласковое, теплое, хорошее. В нем столько задора, девичьей непосредственности, что без улыбки читать нельзя. Ждет не дождется. Написала: пристает этот Забруцкий то к Вере, то к ней. Смеется: он весь какой-то пересоленный! Намекнула: они снова в Карпатах и воюют в Чехословакии, в полку все с нетерпением ждут окончательного освобождения Буды, всей Венгрии.
Павло тоже получил письмо из дому. Воссоединенное с Украиной Закарпатье зажило новой жизнью. Люди готовятся пахать, садить сады, начинают строить. Горе матери поутихло, и счастье безмерно. Вернулась Василинка. Ее берут в техникум, будет агрономом. Как ни горько расставание, мать не хочет становиться поперек ее дороги. Пусть учится, пусть все будет по-другому. У нее теперь одна забота — вернулся бы только Павло. Она и его отпустит на учебу. Сейчас столько открыто школ, курсов, создаются институты, университет. Со всех гор люди едут учиться. Это в войну. Что же будет, когда наступит мир. «Ох, Павло, — писала мать, — видел бы ты, что творится теперь на Верховине».
Перечитывая письмо, Павло радовался за мать, за Василинку, вызволенную из лагеря, за весь свой край.
Оленка прислала письмо Матвею. У нее родился сын, и она назвала его Семеном, в честь того синеглазого хлопца, что вместе с Максимом снимал ее с горящего дерева. Он еще плясал с ней на площади в Рахове. Пусть будет крестным отцом. Павло подшучивал над другом, и Козарь улыбался. Сын! Вот отпустят его до дому, а сын будет уже бегать по Верховине. «Чуешь, Павло, бегать, а?»
Шла война, но и жизнь не останавливалась. Одни умирали, рождались другие. Одни жгли и убивали, другие растили сады и строили. Одни творили насилия и сеяли смерть, другие освобождали и несли с собою счастье и дружбу.
Матвей Козарь повез «Правду» в полк, а Максим с Павло задержались у гражданской кухни, у самой набережной. Где-то наверху еще гремит бой, а здесь организовали питательный пункт — для детей.
