Свет всему свету - страница 21
— Помрешь — не дождешься, — огорченно вздохнул старый румын.
— Эка маловер какой! — усмехнулся Фомич. — Мы ведь на голом месте начинали. Вам будет легче: советские друзья всегда помогут.
Эти разговоры шли изо дня в день. Они бередили душу, и, когда все расходились, Фулею долго еще не спалось. Едва же забывался он, как к нему будто снова приходил Фомич и все говорил и говорил о заманчивой и непривычной жизни.
А однажды Фулей обратился к Амосову:
— Дай звездочку!
— Зачем тебе? — допытывался Фомич, роясь в своем вещмешке.
— Сыну сберегу. Пусть и он народным солдатом станет.
— Это добре, на, бери.
Приняв подарок, румын долго рассматривал красную звездочку. Чувствовалось, он видел в ней не редкую диковинку, которую издалека занесли чужие люди, а символ чего-то чистого и всемогущего, что близко и дорого.
4
Однажды ночью Соколов услышал легкий посвист. Прислушался. Посвист повторился еще раз. Знать, уловил его и старый Фулей. Опасливо поглядел по сторонам. Затем осторожно встал и, крадучись, вышел на улицу. Глеб толкнул в бок Зубца, и оба последовали за Фулеем. Тихо пробрались в сад и замерли от удивления. Старый румын с кем-то разговаривал шепотом. Разведчики бросились к незнакомцу.
— Не надо, Зубец, не надо! — испугался старик. — Это сын мой.
— Сын! — удивился Семен. — Откуда?
— С Карпат пришел, вас боится: дитё совсем.
Янку Фулей — из небольшой группы молодых рекрутов, что скрывались в Карпатах. У них мало оружия: на десять человек всего два карабина. Молодого Фулея послали через линию фронта разведать, можно ли вернуться домой.
Наутро Янку пришел к разведчикам: если нужно, он знает место и может провести русских в горы. Он стоял перед Якоревым в холщовых шароварах и в качуле, из-под которой выбивались черные волосы. Бронзовая от загара грудь развита слабо, и восемнадцатилетний Янку выглядит совсем хрупким юношей. Но красивое чернобровое лицо с ясными живыми глазами вызывает доверие. Говорит он только по-румынски, и его торопливую речь не спеша переводит отец.
— Хорошо, Янку, пойдем, — позвал Максим и обо всем доложил Самохину.
В группу вошли Соколов, Закиров, Валимовский.
Тщательно подготовились, двинулись в путь. Июльская ночь выдалась темной. Впереди на фоне ночного неба чернели громады гор. Вспыхивала ракета, и в ее свете разом исчезало все: и горы, и небо, и звезды. Зато кусты, меж которых ползли разведчики, будто раздвигались. Тогда с минуту длился обстрел, и бойцы плотно прижимались к земле. Меркла ракета — ползли снова. Наконец траншея. Никого. Лишь где-то в стороне еле различимый глухой говор. И тут же ракета, другая... Яростный огонь пулемета и автоматов. Частые разрывы мин позади. Крики в траншее. Что это? Обман? Засада? А где Янку?
— Обождите, я мигом, — и Закиров уполз к траншее.
Минуты тревожного ожидания кажутся часами. Но вот и Акрам. На его спине раненый Янку.
— Жив? Куда его?.. — заволновался Глеб.
— В плечо. Кровь дюже хлещет — у меня вся спина мокрая.
Начали перевязывать, и раненый застонал.
— Терпи, дружок, терпи, — участливо просил Валимовский.
В ответ ни звука. Ослабевшее тело совсем безжизненно.
Ночную темь вспорола ракета. Крики, частые выстрелы.
— Берите раненого, я прикрою! — приказал Соколов. Молодого румына принесли в санчасть. Он все еще без сознания. Лицо осунулось и посинело.
— Товарищ капитан, ну как? — пристал к врачу Закиров.
— Рана неопасная, плечевые кости целы. — Врач озабоченно развел руками. — Хрупок очень и крови много потерял.
— У него первая группа, — напомнила девушка-фельдшер, — а у нас нет такой.
— У меня первая группа, возьмите! — предложил Зубец и с готовностью протянул врачу солдатскую книжку.
Старый Фулей, вызванный сюда разведчиками, стоял у изголовья, горестно всматриваясь в помертвевшее лицо сына. Неужели конец? Из груди отца непроизвольно вырывался тяжкий стон. Тогда Серьга подходил к Фулею, осторожно брал его за локоть и успокаивал:
— Крепись, дядя Фулей, все будет хорошо.
Но Фулей сам воевал, много раненых умирало на его глазах. И разве остановить ее, смерть, если она рядом? Боже милосердный, спаси Янку!
Но вот все готово, и кровь Зубца стали переливать Янку. С воскового лица юноши медленно сходила бледность, розовела кожа. Через несколько минут он приоткрыл глаза.
— Теперь будет жить Янку! — обрадованно воскликнул врач. — Будет жить!
Зубец взял раненого за руку. Она легко разжалась, и на стол выпала красноармейская звездочка.
— Дай ее, дай, — еле слышно по-румынски произнес Янку, разглядывая звездочку. — Я еще буду народным солдатом, и мы пойдем в горы...
5
Выбравшись из машины, Забруцкий хлопнул дверцей трофейного оппеля и направился к штабу тыла.
— А, капитан! — обрадовался он Моисееву и, приняв рапорт, со смехом сказал: — Будут пельмени — остаюсь, нет — еду дальше.
— Какие пельмени, товарищ полковник, — усмехнулся начальник тыла. — О них и вспоминать неохота. Еще с Прута, майор такую гонку задал — жуть!
— Ну и ну! — покачал головой полковник. — А как вообще с ним?
— Наддает жару.
— Все по-прежнему?
— Без передыху.
— Ладно, обедать другой раз заеду, — пообещал Забруцкий.
Моисеев немедленно позвонил Жарову и доложил о приезде замкомдива.
Первая траншея проходила по левому берегу Молдовы, густо поросшему лесом. Деревья хорошо маскировали всю местность за передним краем. Это позволяло свободно передвигаться по полковому участку, не подвергаясь опасностям прицельного огня противника.
