Свет всему свету - страница 48
— Давай! — махнул рукой Якорев.
Но закопанный так отчаянно замахал рукой, что разведчики переглянулись в недоумении.
— Мина, мина, — твердил он, указывая пальцем в землю.
— Ага, мина? — присев на корточки, уставился на него Зубец.
Бойцы уже встречали заживо закопанных и заминированных, и было — не обходилось без жертв. Избегая ненужного риска, Якорев разместил разведчиков поодаль, в неглубокой балочке. А Голев с Зубцом, осторожно выбрасывая землю, негромко выспрашивали у румына:
— Зовут-то тебя как?
— Петру Савулеску... Петру...
— Как, как? Савулеску? — даже привстал с земли Якорев, вспомнив пуржистое утро за Сучавой и горящую хату Василе Савулеску, которому они потом строили новый дом, и стал расспрашивать Петру.
— Последний из Савулеску! — сострил Глеб.
— Не последний, а первый, — поправил Якорев, — первый из Савулеску, который сам взялся за оружие.
— Как же они закопали тебя, а? — допытывался Голев. — Плохи были бы твои дела, Петюшка, не заверни мы на эту гору. Каюк бы тебе, капут...
Савулеску не сводил глаз с бронебойщика. Голев в свою очередь поглядывал на примолкшего пленника. На лбу у него густо выступили крупные капли пота и одна за другой скатывались по обросшим щекам и бороде, а зрачки стали неестественно огромными.
Осторожно откопали до пояса, наглухо перетянутого цепью. Другой конец цепи уходил в землю, где, видимо, был прикреплен к мине. Стоит чуть потянуть — и взрыв. Голеву стало не по себе. Чаще и сильнее застучало сердце. Расстегнув ворот, взглянул на Зубца и увидел: лицо его судорожно напряглось, словно поднимал он непосильное. Еще бы! Ведь где-то совсем рядом — страшная черная смерть. Одно неверное движение — и конец всему.
Стало тесно, и Зубца пришлось отослать. К чему рисковать обоим? Дело подвигалось медленно. Но вот наконец показались колени пленника, его ступни. Как страшны эти последние сантиметры могильной земли! Право, страшнее всех танков, что мчались тогда у Молдовы прямо на Голева.
Когда Тарас нащупал металлический корпус мины, снова понадобилась помощь Зубца. Савулеску не шевелился. Выражение безмолвного ужаса не сходило с лица румына, пока его осторожно не вытащили из черной могилы. Он даже стоять не мог: так онемело все тело.
На привале, когда подоспел полк, бойцы с интересом окружили откопанного в горах «романешти». Еще прошлым летом Петру собрал семерых рекрутов, получивших повестки, и подался с ними в горы. Отсиживаться стало трудно. Стихийно возникли небольшие группы сопротивления. Все слышали о партизанских отрядах, слышали о гуцулах, о чехах и словаках, что с оружием в руках бились с немцами. Петру и пробивался к одному из таких отрядов, да вдруг угодил в плен. С неделю держали взаперти, а потом закопали с миной как приманку. Двое суток он взывал о помощи, изредка постреливая из оставленной ему винтовки и совсем не подозревая, что за его спиной размещена засада.
— Русских никогда не забуду, — говорил, прощаясь, Савулеску. — Я еще отомщу гитлеровцам.
4
Третьи сутки шли бои за поросший лесом гребень, а Костров не продвинулся ни на шаг. Метался с фланга на фланг и не мог поднять роты. Жаров застал его уже отчаявшимся. Комбат отдавал приказ за приказом, но убийственный огонь парализовал роты. Чувствовалось, сам комбат изверился в успехе атак.
— Ну как, Костров, возьмешь гребень?
Комбат опустил глаза:
— Не знаю, товарищ майор. Видите, не подступиться.
— Тогда выводи роты. Командиру нельзя сомневаться.
— Товарищ майор!..
— Выводи, наступать будет Думбадзе.
— Хоть еще раз разрешите попробовать?
— Выводи.
Весь день Жаров провел в батальоне Думбадзе. Кострова он вывел было в резерв, но потом передумал и направил в глубокий обход противника, чтоб перерезать горную дорогу. Комбат воспрянул духом — бездействие в резерве могло свести с ума.
К себе в блиндаж, лишь утром отбитый у немцев, Андрей возвратился поздно ночью и долго ходил из угла в угол. Почему все-таки не взят этот гребень? Чего недостает батальону: умения или сил? Конечно, тут не только Костров повинен. Остановившись у стола, Андрей развернул карту и долго стоял над нею.
Принесли почту, и майор на минуту отвлекся. От письма жены повеяло теплом. Будто присела рядом, заглянула в глаза, и ожесточившееся сердце сразу оттаяло. Родной пышнозеленый город сейчас в осеннем багрянце. Он быстро оживает, хотя выжженные врагом кварталы все еще чернеют остовами покалеченных зданий.
Читая письмо дочурки, Андрей попытался мысленно представить, какая она теперь. Сегодняшняя пятиклассница перед глазами вставала девчуркой-малышкой с челочкой на лбу и ярким бантом в волосах, какой он оставил ее, уходя на фронт. Письмо ее полно детской живости. Она писала, как одним духом прочитала книгу и сделала альбом о героях.
Вести из дому растревожили. «Вот и нам, — подумал Андрей, — одним бы духом взять этот чертов гребень!» Ему вспомнился вдруг разговор с Максимом в окопе. Лес кругом, друг друга не видать, а огонь отовсюду. Вот и теряешься. Кажись, приглуши его, сразу бы на гребень вымахнули.
Да, не с того конца начинали. Нужен общий натиск, дерзкий, внезапный! Вызвав еще раз комбатов, он заново уточнил весь план утреннего наступления. Запутать противника! Огневые удары и атаки с фронта будут сочетаться с обходом вражеских позиций. Сильнее и сильнее зрела уверенность: завтра гребень будет наконец взят.
Отпустив командиров, Андрей задумался. Как трудно и сложно все в эту войну. Схватка миров! И на плечи тебе — преогромная тяжесть. Хочешь не хочешь, а ищи и находи свое настоящее место и полной мерой отвечай за все, что выпало на твою долю.
