Лоцман кембрийского моря - страница 178
Василий проводил дни в геологических маршрутах. Он возвращался в поздних сумерках. В лагере уже готовились спать.
Но однажды, возвращаясь лодкой с Петровым, он услышал крики и песни; сразу несколько разных песен.
Василий быстро подогнал к острову. На урочище Повешенного Зайца не было ни одной бутылки вина, кроме того спирта, что в аптечке. И, однако, не могло быть сомнения: случилось нечто неправдоподобное или непредвиденное.
Из тени лиственниц на проспекте Геофизиков выступил Сережа. Он сказал виноватым голосом:
— Приехал Меншиков.
«Он привез станок?» — рванулся было вопрос и остался на языке: Меншиков не мог и никто в Черендее не мог поднять станок через пороги Полной.
— Что он привез? — тихо спросил Василий.
— Вино, — ответил Сережа совсем тихо, — а закуска наша.
— Чем же закусили? — горько спросил Василий.
— Коровкой закусили. Он приказал зарезать.
Они прошли мимо поющих людей к большой палатке, появившейся на проспекте Геофизиков. Василий откинул брезент. Сережа увидел бутылку на столе. Меншиков закусывал. Это был не очень крупный мужчина, но круглый в груди, как бочонок. Его заместитель и его бухгалтер сидели справа и слева, а Меншиков раскинул локти во всю длину стола.
Василий опустил брезент за собой. Сережа остался снаружи.
— А-а, Зырянов! — пророкотал Меншиков.
И у Сережи сжались кулаки: человек этот разговаривал с какой-то оскорбляющей благорасположенностью.
— Руку не хочешь подать? — услышал Сережа органный бас Меншикова. — За что это?
К палатке стали подходить рабочие, подошел Петров. Подошли электрики.
— Где станок? — спросил в палатке Зырянов.
Слышно было, как жевали и чавкали три рта.
— Коровку доедают, — сказал колхозник у палатки.
— Деньги вы привезли? — спросил спокойный голос Зырянова.
Ответом было чавканье в три рта.
— Выходит, мы выпили на эти деньги? — с удивлением сказал плотник из «Луча».
— Долежите, что у вас тут сделано, — сказал Меншиков и чавкал.
Весь лагерь прислушивался к беседе в палатке, и пьяная гармоника примолкла. Зырянов, наверно, услышал эту человеческую тишину и сказал громко, для всех:
— Экспедиция терпела ужасные мучения целое лето из-за того, что вы оставили ее без палаток, без обуви, без пищи и без денег. Несмотря ни на что, мы пришли сюда. Я могу доложить, что все готово к бурению. Но вы не отвечаете на мои вопросы: где же станок и деньги? И для чего надо было мучить народ все лето? Большевики так не руководят.
— Ну, мы сейчас ужинаем, — сказал Меншиков, — а с вами потом поговорим.
— Говорить, по-моему, не о чем, — сказал Зырянов и вышел из палатки.
Он лег в своем шалаше не раздеваясь, с мучительным желанием не думать. Сознание причиняло ему такую боль, что он застонал.
Чавкало по проспекту Геофизиков, по тайге над Повешенным Зайцем, над кембрийской нефтяной структурой, первой в мире.
Начальник экспедиции пришел ночью и разбудил его. Меншиков ни о чем не спрашивал, он был пьян. Он прорычал с веселой примирительностью:
— Не барантрать, Зырянов, все в порядке. Что значит — напоили народ?.. Не напоили, а народ все лето не нюхал вина. Ты понимаешь? Не нюхал вина! Ты можешь это понять?..
— Где станок? — спросил Василий.
— В Лене твой станок! — Меншиков захохотал на весь лес.
— Где? — тихо переспросил Василий.
— В Лене! Утонул станок.
С удивлением Василий почувствовал, что он совсем спокоен.
— Деньги вы привезли?
— Нету денег! — крикнул Меншиков настолько оглушительно, что Василия словно прибило к земле этим возгласом. — Все деньги ушли на золоторазведку.
Василий с трудом сказал:
— Вы провалили нашу работу.
Меншиков пьянел головой, а на ногах стоял крепко. Он стал бессвязно выкрикивать. Лагерь просыпался.
— Что вы, молодежь? Энергичная!.. Подумаешь!.. Провалил!.. Великое дело — двести тысяч!.. Миллионы рублей на ветер ушли… Само царство небесное валится в рот!.. Наплевать… на двадцать пять пудов золота… Дарю! Партии… Могу!.. Двести пять!.. На подводах… Прямо в Цека… Обоз золота… Шуму было! Невидаль — эх!.. Конвой с Лубянки… Смех!.. Всё могу!
— Сволочь, уходи из шалаша, — сказал Зырянов.
Меншиков наклонился в темноте и страшно ударил лежавшего. Василий услышал щелчок предохранителя на браунинге. Он не успел бы вскочить. Он скользнул на спине и выбросил ногу кверху. Меншиков взревел и упал.
— Если вы сегодня же ночью, до утра, не выедете, я вас перевяжу и доставлю в милицию, — сказал Василий.
Меншиков ушел, бормоча ругательства. Василий лег и снова уснул. Когда он ложился, он не мог не спать. Последняя его горькая мысль была о Лидии. «Пока я здесь мучаюсь, — подумал он с мужской несправедливой обидой, которая всегда ищет вину за женщиной (пережиток детской привычки обижаться на маму), — она даже не ищет нефть, я уверен, а выискивает какой-то негорючий газ… Газ! газ! Этот газ ей дороже меня!» И он уснул с возвышающим чувством кругом обиженного человека, восклицающего: «И ты, Брут!»
Ничуть не странно, что это великодушное ко всему человечеству чувство не обмануло его. Лидия действительно искала газовый источник: запомнила его прошлым летом во время пожара.
Она выполнила все намеченные нефтепоисковые работы и могла бы уйти на Полную, как условлено было с Василием, чтобы вместе возвращаться. Но газ не давался ей.
Она согнулась над ямой до ломи в пояснице, а упрямый газ не лез в бутылку через воронку и по резиновой трубке. Воронка на этот раз была из жести, с хорошо пропаянным швом и резина исправная по всей длине трубки, и тем не менее странный газ не проходил. Он словно улетучивался сквозь жесть и резину, и вода по-прежнему оставалась в бутылке!
