Лоцман кембрийского моря - страница 197
— Знаю, сам давно хочу учиться, — ответил Вася, потому что давно не стал думать об этом и слова коновала страшно его задели. Сказал с досадой: — Но только это не в соседстве, а довольно далеко.
— Нет, это недалеко, только надо знать тропу туда, а по тропе будет Удор в соседстве: верст триста шестьдесят или триста восемьдесят, не более, — он рассказал о просеке. Там была пешая тропа, — как только по ней спустились, дальше пойдем на север и можем считать себя в Удоре.
— Знаю, — сказал Вася, все выслушав с опущенной головой, — на этой тропе ограбили и убили очень много людей в прошлом году. Кто не слыхал!
— Это правда. Пешеходы из-за этого передвинулись на Лоптюгу.
Осенью отец взял Васю рубить лес. Они поднялись вверх по Выми, и уже всю дорогу Вася думал о просеке на Удор. И как раз возле этой просеки Игнатий остановился ночевать.
Вася сказал:
— Знаешь, отец, я остаюсь неграмотным. Мне восемнадцатый год. У меня все терпение истощилось.
Они долго спорили. Вася сказал:
— Как хочешь корми свою семью!.. Знаешь, два раза я ушел неудачно, на этот раз я тебя совсем заброшу.
Они здорово поругались, но отец знал, что Васе уйти нельзя отсюда, просека непроходима, — лег спать. Вася взял свою долю сухарей, примерно пуд; взял маленький чайник с лодки, забрал шесть или семь коробков спичек и ушел в ту просеку.
Уже лес был темный, и везде усердно семенил дождь. Игнатий не решился догонять сына — это была верная смерть от бандитов, застрявших в лесу после Латкина.
На Васе был холщовый армяк, подшитый куделью, и короткие сапоги. Весь день он шел холодной водой по набухшим болотам и обтирал ноги вечером и растирал, пока не согревались, но все-таки очень страдал от ревматизма.
Он ночевал у костра под елью каждую ночь. На речках он рубил маленькие плоты и переплавлялся. На девятый день вышел на большую реку. Оттуда поднялся километров сорок. На десятый день он пришел в Удор и прошел прямо в школу, возбужденный от нетерпения.
…Секретарь начальника Главнефти пересылал в Крым письма Сережи Лукова. Бурение шло хорошо. В конце октября углубились уже на двести двадцать метров. А в ноябре Василий получил телеграмму из Москвы:
...«Бурение прекращено рабочие Полной уволены Цветаева».
В тот же день он оставил санаторий и выехал в Москву.
В купе вагона он вынул телеграмму из кармана, перечитал и нахмурился, дойдя до подписи. Он не видел Лидию с мая прошлого года, когда оставил ее на Эргежее. Меншиков заботился о том, чтобы Цветаеву держали в беспрерывных командировках, подальше от Москвы.
Василий не знал об этом. Но она и в больнице бывала, и видела его в беспамятстве. А письма ее лежали в ящике больничной тумбы нераспечатанные.
Глава 8
«ЭТОТ МАЛЬЧИШКА МУЧАЕТ МЕНЯ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД» («ПЯТНАДЦАТЫЙ, А НЕ ТРИНАДЦАТЫЙ…»)
В кабинете заместителя наркома собралась вся коллегия.
— Я повторяю, — сказал Небель, — если даже есть жидкая нефть на Полной, то в непромышленных количествах.
Заместитель наркома с раздражением сказал:
— Довольно о Полной! Мы уже разговариваем двенадцать дней. Так же нельзя! Денег для Полной нет, ни одного рубля.
— Иван Андреевич! Если я еще не убедил вас…
Заместитель наркома схватился за голову:
— Ты перестанешь меня мучить?
— Не перестану. — Василий встал.
— Уходи отсюда.
— Не уйду!
Иван Андреевич вышел из-за стола и увидел на уровне груди подростка с Жирной реки — повзрослевшего, но глядевшего все так же исподлобья и по-прежнему с неукротимым упрямством. Он схватил мальчишку за шиворот и потащил из кабинета, приговаривая:
— Я не могу больше слышать о Полной.
Подросток был щуплый и легкий в мощной руке старика, он цеплялся ногами за стулья, члены коллегии поспешно придвигались к столу, очищая дорогу. Иван Андреевич сказал:
— Я не могу больше видеть тебя. Ты перестанешь, или я убью тебя своими руками.
— Не перестану! — крикнул маленький лоцман с Выми.
— Вон отсюда! — Иван Андреевич бросил его за дверь.
Заместитель наркома вернулся к своему месту, жалуясь:
— Подумайте! Этот мальчишка мучает меня тринадцатый год. Когда вас заставляют три раза выслушивать об одном и том же, вы уже не можете терпеть. А он нас заставил слушать о кембрии двенадцать раз в этом месяце! Я поражаюсь и не могу этому поверить! Члены коллегии, я не могу больше!.. И двенадцать раз мы ему сказали: это невозможно. Как заставить этого человека замолчать?
— Дать ему еще полтора миллиона, — сказал насмешливо кто-то.
Иван Андреевич метнул сердитый взгляд.
— Нельзя заставить меня замолчать, когда я знаю, что в кембрии лежит оборонная нефть, — сказал Василий в дверях.
— Ты еще не ушел?
— Я уйду, потому что я вижу, моих слов недостаточно.
— Слава богу, что ты это понял наконец!
— Я теперь подготовлю такой материал…
— Иди, — устало перебил Иван Андреевич. — Ты, значит, воображаешь, что мы будем еще раз слушать о кембрии?
— Иван Андреевич, вы можете не дать мне денег и отстранить меня от работы, но вы не можете не выслушать меня, когда я представлю доказательства кембрийской нефти, хотя бы пришлось показать вам живую нефть с урочища Повешенного Зайца, чтобы вас убедить.
— О да, тогда мы тебя будем слушать в тринадцатый раз. Но пока что я понял, отчего повесился Заяц на Полной. Члены коллегии, это было самоубийство, первое самоубийство на совести Васьки Зырянова.
«Если считать от Жирной реки, пятнадцатый год, а не тринадцатый я ело мучаю, — думал Вася, с сочувствием глядя на учителя. — Бедный старик действительно устал и заговаривается… Это он боится, что я приду на коллегию тринадцатый раз…»
