Лоцман кембрийского моря - страница 52
Утром рано Мичика положил в ветку-лодку небольшой запас пищи на два дня; два килограмма хлеба и два килограмма замороженного коровьего масла, сбитого вместе с пахтой, — такое называется «хаяк». И они отправились в четырехсоткилометровый путь к своей гибельной цели.
Они сели в ветку и отпустились от берега и полетели. Так вскакивает горожанин в трамвай в момент отправления, чтобы проехать одну остановку. С этого момента и до остановки в конце дня Мичика уже не смел отвести глаза хотя бы на секунду от мчащейся вместе с ним вероломной дороги и от шалого, шатающегося и вертящегося вместе с ними дощатого скакуна.
Глава 5
МОМСКОЕ УЛОВО
Через час ветка вылетела на Индигирку и, убавив скорость до десяти или двенадцати километров, с грозным шуршаньем понеслась на опасном просторе.
Неудержимый поток раздвинул горы на несколько сот метров, а ниже, пополнясь притоками, река достигла трех километров ширины и продолжала расширяться.
Наиболее крепкие породы река обтекала со всех сторон, окружила и нарезала множество голых каменных островов. Часть из них покрылась лиственницей или тополем врозь.
По реке мчались длинные, полные скрытой мощи волны без гребешков. Они воздымали лодочку, переносили над подводными холмами и скалами и вновь опускали, как бы замахнувшись веткой, с такой стремительностью, что дух захватывало. И вдруг на всем скаку лодочку завернуло и потянуло вверх, против течения, с величайшей быстротой. Николай Иванович от ужаса не успел перекреститься, как все уже переменилось, и лодочка срыву полетела вниз по реке.
В одном русле мчались два встречных потока. Они шумно терлись шершавыми в песке боками — и дивно, почему не в пар истирали друг друга?..
Николай Иванович сотворил запоздавшее знамение благодарности спасителю-богу, но даже завершить крест не успел и выпучил глаза: лодочку занесло стремглав опять вверх… и вот уже снова вниз.
Он запутался между верхом и низом реки, в глазах закружило и в голове тоже. Дрожащей рукой вытащил из-за пазухи первый приз москваради — пообещанную владычице вечную ручку с золотым пером. Закричал:
— Матушка Индигирка! Уйми Большое улово! Не дай погибнуть крещеным!.. — и бросил с подкидкой вечнопишущее перо, так что взблеснуло золотым клювом, нырнуло в водоворот.
Мичика наблюдал за водоворотом, обсушив весло. Он зорко улучил мгновение, сунул весло, словно подставил ножку водовороту, и вырвал ветку из улова.
Волны скребли лодку взболтанным песком.
Николай Иванович, успокоясь, подумал, не слишком ли скоро пробежали сто километров Большого улова. Хрипло, прокричал, пересиливая шум реки:
— Момское то улово?..
Мичика неслышно засмеялся.
Они прошли много таких водоворотов и на другой день уже не считали их.
Они плыли среди гор, ставших известными для европейской географии семь лет спустя, когда здесь прошли советские геологи и географы: Сергей Обручев, сын Владимира Обручева, и другие.
Горы возвышались над рекой на два километра и поднимались все выше. Река между тем расширялась до пяти километров и понеслась еще быстрей. Мичика держал ветку все время на стрежне и поглядывал с почтением на дальние утесы, от которых отваливались штурмующие валы. Мичика берегся, чтобы внезапным водоворотом не уловило бы ветку поблизости от утесов — нанесет боком на утес и запрокидывающимся валом утопит.
После притока Ульчан утесы приблизились к лодке, шумом оглушая. Река в крутых поворотах с ревом понесла лодку на утесы. Мичика работал изо всех сил, и воющие и шипящие стены проносились мимо. Николай Иванович крестился или бросал чего-нибудь в воду и спрашивал, не Момские ли пороги. Но это были даже и не пороги.
Горы начали сжимать Индигирку. Она поднялась перед ущельем, запруженная плотиной собственных вод, а из ущелья понеслась по водяному скату, но сразу наткнулась на следующую горную цепь и опять прорывалась между оглушающих стен.
И по всей реке, на обоих берегах, — ни живой человеческой души. Только птицы и звери.
В конце второго дня, промчав четыреста километров, Мичика ловко прихватился к берегу у преддверья Момской щели. Здесь стояли две юрты его знакомых.
В юрте собрались несколько человек и в ожидании ужина повели разговоры о Момской щели. Они сообщили усталым гостям, что якуты собрались к реке встречать Мичику по ту сторону улова — на выходе из ущелья. Все очень волнуются…
По обе стороны реки далеко разошелся слух о намерении Мичики пройти веткой через Момское ущелье и провести русского. Один только Николай Иванович ничего не знал об этом до сей минуты. Он просил Мичику проводить до улова, и Мичика обещал. А чтобы звать чужого человека в улово — разделить свою смерть, — Николай Иванович и не помыслил.
Уже триста лет никто не решался нырнуть в Момское улово — после того, как шесть храбрецов исчезли там, чтобы выручить нетерпеливого русского жильца. О таких пел Уйбан-тракторист:
Длинноногие,
подпоясанные,
с глазами из воды,
и телом из земли,
и жилами из травы,
с гибкими сочленениями
и на гибкой шее свободной головой — якуты!
Они умерли, а Индигирка осталась рекой с порогами. Но куда девался тот нетерпеливый русский? Он тоже умер! А земля все та же, как мы знаем. И если Мичика умрет, будет опять Индигирка с Момой и земля — землей.
Мичика молчал, и все понимали, что он не поколеблен и, разумеется, не должен поколебаться: столько якутов поехали встречать его у Чыбагалаха, по ту сторону ущелья!
