Лоцман кембрийского моря - страница 73

Отсюда уже видно было все село. Дома выстроились довольно далеко от Лены, но все лицом к ней, отдаленные один от другого, и все в одну линию, до самой Иннях. Каждая изба крепко держала за спиной свое поле, навечно привязала его к себе прочнейшей изгородью в три хлыста из целых лиственниц, до самой горы.

Длиннейшие деревянные цепи линовали равнину во всю глубину и делили на прямые полосы до самого дальнего, под небом, древнейшего берега Лены; он теперь возвышался над равниной подобно хребту.

Василий прибил плот к косе, загородившей до половины устье притока. Иннях протискивалась влево от косы, в протоку между материком и островом; в эту сторону остров назывался Дарагар.

На селе Василию сказали, что сверху пришли двумя лодками богатырь-девушка и мужчина из экспедиции. Это могла быть только Цветаева с коллектором… Круглолицая девушка с длинной косой, с влажными и смеющимися глазами, устроенными для выражения радости. Он хорошо запомнил это за полтора месяца в ежедневном соседстве с Лидией Максимовной — в вагоне, потом на карбазе, на Лене. Но с Небелем надо считаться. Это серьезный противник. Соперник? Нет — противник. Почему? На этот вопрос не отвечу, но чувствую — враг… Но ухаживает за Лидией Максимовной — книжно. По книжке, что ли? Или — из дворян? А красиво.

Лидия Максимовна позволяет ему ухаживать.

Не может быть, чтобы нравился этот… вылизанный.

Чувствуется в девушке человек, будущая сила. Василий даже мысленно не иначе называл ее, как по имени-отчеству. Думал о ней, не сравнивая с Валей Соболевой, и не вспоминал о жене. Цветаева была сама по себе, одна такая, вне сравнений.

Не должен Лидии Максимовне нравиться Небель. Но его ухаживания нравятся ей.

А какой мужчина может понравиться ей?.. «Наверно, не грубый лесоруб», — с грустью думал грубый лесоруб и робел перед ней. Со всеми обращался с привычной уверенностью, называл Надькой, Наденькой, Надюшкой; Таню — Синицкой; а Цветаеву… как незнакомый — никак! Полтора месяца в одном вагоне, в одной компании на карбазе!

Для его вседерзающей головы мысль — влюбиться в Цветаеву — была немыслимой. Он не сознавал в себе никакого чувства к ней, кроме почтительности.

И ревниво примечал манеру Небеля.

Утром он увидел Цветаеву и коллектора Лукова в лодке, медленно пересекавшей устье Иннях. Они выходили первыми в протоку. Цветаева держалась обеими руками за скамью и смотрела на Зырянова. Розовое от мороза лицо в меховом якутском капоре было особенно круглое и светлое, не поддавшееся загару. Черный романовский полушубок хорош был на ней. Над водой поднимался пар.

Василий с трудом оттянулся от косы и думал: «Куда они дели вторую лодку?» Он перенял их там, где Иннях энергично проталкивалась в узком горле протоки. Плот и лодка сблизились до десяти метров. Солнце озарило береговые хребты, и лес на острове, и лодку. И рот — большой, красный. Губы сильные, честные — характер прямой и добрый. Пар засветился над водой. У Лидии Максимовны зарозовели щеки еще более от розовых лучей солнца, и даже черный капор зарозовел.

За островом еле слышно родился звук, чужеродный реке и громадному уединению этого утра.

Сережа Луков держал весла в воде и зевал, широко открывая рот. Цветаева разбудила его затемно.

Она смотрела на Зырянова. Василий сказал:

— Здравствуйте!

Глава 16

ЗНАНИЕ И ЧУВСТВО

— Ну, что вы успели? — спросила Лидия.

— Я сделал съемку на Томпторе. — Он ухватил гребком лодку и притянул к плотику.

— Нашли интересное?

— Да, — сказал он безразлично и, спохватившись, добавил: — Конечно.

А еле слышный звук за островом стал явственней. Это было легкое, частое постукивание.

— Вы нашли? — Она с оживлением повторила вопрос, выразивший теперь сочувствие к его особенным поискам.

— Нет, — сказал он. — На Полной я бы нашел.

— Почему именно на Полной?

— Она сечет все пласты и падает круче других притоков Лены.

— Почему же вы не зашли на Полную?

— Без лодки я потерял много времени, потом уже не мог успеть.

— Знаете, я возмущена была вашей покорностью. Зачем вы согласились взять негодную лодку? Вы, такой энергичный!..

— Я просто не обратил внимания. Мне всю жизнь предоставляли самое худшее, — сказал он угрюмо, прислушиваясь к чужеродному звуку за островом.

Звук перемещался. Несомненно, постукивал маленький мотор.

Лидия с жалостью взглянула на Зырянова, но возразила с обидой:

— Разве Нефтяной институт — это самое худшее?

— Не об этом речь. Вы меня неверно поняли, — сказал он, досадуя.

— Но вы же получили то, что хотели, и якутскую экспедицию вы же сами придумали.

Он сказал, сердясь:

— Не стоит агитировать меня за советскую власть.

— Но ведь и советская власть пока еще не каждому желающему может предоставить экспедицию в Якутию!

— Я не понимаю, чего вы хотите? — Он вскипел.

— Я хочу, чтобы вы поняли, что не каждый лоцманенок может придумать экспедицию в Якутию и добиться ее от правительства. А от Порожина вы не сумели получить просто хорошую лодку! Истратили экспедицию, истратили год из-за какой-то гнилой лодки! Из-за каких-то детских привычек получать худшее, видите ли! Это возмутительно! И непростительно!.. Я хочу, чтобы вы поняли, на что вы способны!..

Он удивленно смотрел на нее и уже не сердился. И почему-то Лидия смутилась.

— Я уверена, вы и теперь еще успеете на Полную. Вы можете перехватить последний пароход в Черендее. Он ведь там ночует…