Расколотое небо - страница 89

Рыкалов отложил письмо в сторону.

— Ну, дальше не интересно… Дурак он, конечно, со своим стекольным запасом. При бунтах прежде всего стекла бьют! Но не в этом суть! Как же такая армия Москву возьмет, если она подобным занялась? Где в ней стержень? А если возьмет, это что же, по всей России грабиловка начнется? Ну а не начнется, все равно, как таким власть доверить?

— Не понимаю, с чего вы это мне говорите? — сказал Свентицкий.

— А потому, что смотрю я на тебя и вижу: глупый ты! От чего у меня прячешься? От жизни? Так дела не делаются! Всю удачу просидишь здесь, под юбкой! Не спорь.

— Это к чему?

— К тому… — сказал Рыкалов. — Думать вперед надо. Мне вот помирать пора, а я думаю. Вот скажи мне, пожалуйста, кто город Баку великим городом сделал? После Москвы и Питера третьим считался… Не догадываешься? Капитал! А чей капитал? Кто такой Нобель? И прочие? Бельгия, Англия и даже Швейцария тут свой интерес блюли! Я к тому говорю, Леонид Леопольдович, что ты сын своего родителя и в купечестве должен понимать… Нужна нам на русской земле твердая власть! А, сам видишь, православная наша армия с генерал-адмиралами в головке — подгнила… Вот и остается одно: на закордонного солдатика надеяться! Англичан уважать… Астрахань — городишко торговый. На стрежне торговом стоял, стоит и стоять будет. Вот и надо, чтоб тут у нас к своему концу Совдепы-то прикатились! Надоело ведь…

— Это от России отвернуться?

— Зачем же? — засмеялся Рыкалов. — Наоборот, британца к русской земле приохотить, заставить уважать россиянина! Думаешь, они без нас обойдутся? Дудки! Как настанет время ладить мирную жизнь — придут! К нам! К тебе, скажем! Потому что ты есть — специалист по аэропланным делам. А раз аэропланы природа родила, значит, они будут улучшать свой вид и необходимость для каждодневной жизни. Ко мне придут! Потому что я на финансовых операциях в торговле, в рыбном деле — большая голова! Другой такой в России нету. Коммерсант, инженер, человек с умом и профессией еще знаешь как будет надобен! Их британскую власть мы не тронем… Пусть властвуют! А хозяйство к рукам сызнова приберем… Надо будет, и капиталы в дело бросим! Золотишко, оно всегда в силе! А знаешь, сколько его в России зарыто? Нет, мой тебе сказ, их сила возьмет! Иначе бы сидел я здесь? Персия не Персия, а уж где-нибудь среди болгар я бы себе место давно нашел… Только зачем?

— Заманчиво как… — задумчиво сказал Свентицкий.

— Заманчиво-то заманчиво, только будущую жизнь того… заработать надо… — туманно произнес Рыкалов.

— Что я должен делать? — спросил решительно Леон.

— Вот это другой разговор! — обрадованно хлопнул его по плечу сухой ручкой Рыкалов. — Сведу я тебя с кем надо. А пока пошли, покажу кое-что…

Они вышли из дому, влезли в челн на протоке. Леон, отпихиваясь шестом, погнал лодку. Через полчаса причалили к берегу у старого, заброшенного лабаза. Рыкалов пошел впереди, толкнул ногой скрипучую дверь, за ним вошел Свентицкий. На парах лежал, храпя, полный человек, рыжая борода торчала в потолок, на брюхе по атласу шевелились перламутровые пуговички.

Рыкалов злобно ткнул в брюхо кулаком:

— Дрыхнешь, сволочь?!

Полный вскочил, замямлил виновато.

Свентицкий покосился на него и вдруг понял, что этот толстяк его уже не так и интересует. Главное было другое: под стеной в ряд стояли пять зеленых новеньких «максимов», рядом — штабель ящиков с патронами, на полках уложены в ряд карабины, отдельно стоял тяжелый флотский пулемет «виккерс» на треноге.

— Все на мои добыто! — сказал Рыкалов с гордостью. — Все!

— Сколько ждать-то можно? — зевнул лениво полный.

— Подождешь! — сухо сказал Рыкалов.

28

Молочков появился дня через три, пришел в дом к Рыкалову с тремя чекистами, объявил, что у купца, по всем сведениям, скрывается дезертир Свентицкий. Рыкалов божился, что в доме никого нет. Настасья Никитична, обомлев от ужаса, пыталась спрятать Леона на дамской половине, но он вежливо отодвинул ее, сказал с гордой печалью:

— Я русский офицер, сирень моя! И под юбками скрываться мне честь не позволяет…

— Тебя же убьют! — охнула поповна.

— Что ж… — пожал плечами высокомерно Свентицкий. — А ля герр, ком а ля герр… На войне как на войне!

До «паккарда» его чекисты вели под револьверами. Рыкалов глядел в окно. Леон кивнул ему успокаивающе.

Когда автомобиль повез его по улицам, сказал Молочкову:

— Дай закурить! Почему раньше не брали?

— А что — надо было? — осведомился Молочков.

— У них выступление сегодня в ночь назначено. Ударят по телеграфу, реввоенсовету, вокзалу, пристаням и аэродрому.

— Ловко подгадали, — сказал Молочков. — Город-то почти пустой…

— Почему пустой? — удивился Свентицкий.

— Да… ты ж ничего не знаешь… — спохватился Молочков. — На Дону, на Южфронте, дела полностью хреновые, сплошная каша. На Воронеж конный корпус генерала Мамонтова жмет по нашим тылам. Москва уже готовится к обороне. Вот и приказано нам не сидеть тут, на бережку, обороняясь — отдать все, что можно, до последнего штыка, на помощь Южфронту. Полк Коняева уже на пристанях грузится, приказано высадиться у Черного Яра, пройти маршем по степям, до железной дороги Царицын — Тихорецкая, ударить вдоль дороги, отвлечь на себя контры сколько можно…

— А Царицын?

— А Царицын ихний… Они там такую оборону завернули — голыми руками не возьмешь.

— Дойдут до Москвы?.. — помолчав, спросил Леон.

— Нет, — сказал уверенно Молочков. — Сейчас за Москву драчка пошла не только близ Курска и Воронежа. Сейчас такое дело: где только можно, контру в бой ввязать приказано, не давать перевозить им на север резервы для окончательного броска. Так что, выходит, и мы тут, в Астрахани, вроде как за Москву заступаемся…