Апрельская ведьма - страница 93
Викинг сунул руки под мышки. Он начал мерзнуть и забыл про северное сияние.
— Может быть.
— Это особенно заметно по женщинам, — продолжала Маргарета. — Жалко смотреть...
Викинг принялся прыгать с ноги на ногу, продолжая прятать ладони под мышками.
— В каком смысле?
— Они до ужаса воспитанные. Никогда не повышают голоса. Никогда не хохочут во все горло. Не бегают. Не лазают. Не фантазируют. Только знай себе сидят сжав коленки и надеются, что никого не побеспокоили. Какие-то полумертвые.
Викинг, не переставая прыгать, словно заглянул куда-то внутрь себя.
— Да, — сказал он, — тут вы, пожалуй, правы. Это и мужчин касается. Принадлежность к имущему классу накладывает требование единообразия. К пролетариату, впрочем, тоже.
Тут запрыгала и Маргарета, она тоже замерзла, а спускаться вниз не хотелось. В кои-то веки можно честно поговорить с честным человеком. Их ноги выбивали в такт чечетку на крыше.
— Однако мы, путешественники из класса в класс, свободны, — сказала она. — Мы все разные. И в этом наш ресурс.
Вздох Викинга облачком повис на губах.
— Не знаю. Иногда, наверно, приятно ощущать свою принадлежность как что-то очевидное и не требующее рассуждений.
Маргарета закрыла глаза и задумалась, продолжая прыгать.
— Нет, — наконец сказала она. — Приятно как раз этого избежать.
— Значит, никаких минусов вы не видите? Свобода и только?
Маргарета перестала прыгать и крепко обхватила плечи руками. Викинг тоже остановился, тяжело дыша.
— Нет, почему же, — ответила Маргарета, — один минус есть. Только я не способна разобраться, что это — психологическая проблема личного порядка или следствие квантового скачка. Я лишилась доверчивости. Никому не могу довериться.
Викинг мгновение пристально смотрел на нее, а потом тоже обхватил себя руками.
— Доверчивости? — переспросил он. — Не вижу для нее никаких оснований.
— Вы тоже никому не доверяетесь?
Викинг открыл дверь, жестом погоняя ее в тепло.
— Я доверяюсь Богу, — сказал он. — Но людям? С какой стати доверяться людям? Они способны на все, что угодно.
***
Здание полиции Норчёпинга торчит на Северной Променаден, словно восклицательный знак. Маргарета видит его уже издали, но, подъехав, вынуждена сделать еще два оборота по круговой развязке, соображая, куда припарковаться.
Норчёпинг в своем репертуаре. С неба по-прежнему льется свет, отдающий латунью, вдоль улиц все так же гремят трамваи, а горожане торопятся так же, как и тридцать лет назад. Она обожает этот город. Тут ни в малейшей степени не ощущается той тошнотворной праведности, которая в Кируне временами доводит ее до исступления. Пожалуй, бросит она всю эту бумажную жвачку и переберется сюда и, используя свое педагогическое образование, устроится адъюнктом в какую-нибудь гимназию и заведет любовника. Крестьянина, пожалуй, с шершавыми щеками и уходящими в почву Эстергётланда глубокими корнями. Что-то в этом есть. Или, может, пойти по стопам Хубертссона и отправляться каждый четверг на вполне благопристойные танцевальные вечера в «Стандард-отель». Чтобы потом каждую пятницу расхаживать с улыбкой сытого Чеширского Кота. В точности как Хубертссон.
Но увы. Не получится. Тот, кто рос в доме Тети Эллен, не может бросить бумажную жвачку, он обязан завершить то, что начал. С Маргаретиной диссертацией получается та же история, что и с салфеточками, которые она когда-то начинала вышивать, — хоть ты и знаешь, что результат окажется плачевным, а довести проект до конца придется. Так велела Тетя Эллен. Или Бог. Или Управление высшего образования.
Захлопнув дверцу, она запирает машину, оглядывается. Перед входом в полицию никого не видно, наверное, Биргитта ждет внутри. Достав из сумки щетку, Маргарета торопливо причесывается и одергивает дубленку, высунув от старания кончик языка. Когда идешь в подобные места, нужно выглядеть прилично, тем более что там тебя могут ассоциировать с такой личностью, как Биргитта. Властей Маргарета побаивается. Она, конечно, понимает, что полицейские участки и органы социальной опеки необходимы, чтобы помогать согражданам в беде, но сама старается по возможности не иметь с ними дела. Полицейские и социальные работники ей почему-то кажутся существами наподобие сказочных барсуков, которые вцепляются в жертву мертвой хваткой и не отпустят, пока не услышат, как хрустнул ее скелет.
У дверей — никого, и в вестибюле Биргитты тоже нет. Маргарета смотрит на свои часы; она доехала быстрее, чем рассчитывала, опоздала всего на двадцать минут. Биргитта, наверное, сообразила подождать. Может, она в приемной?
Там полно народу. Усталые граждане стоят, сидят и слоняются взад-вперед с талончиками, на которых проставлен номер — словно очередь за посылками на почте. Маргарета тоже берет талон и еле сдерживает стон. Семьдесят третья. А сейчас еще только номер 51 перегнулся через конторку и мямлит о своем деле. Значит, ей торчать тут полдня, как минимум.
Она окидывает взглядом помещение: они не виделись с Биргиттой уже несколько лет, она могла ее сразу и не узнать. Но нет. Никого, мало-мальски напоминающего Биргитту. Все ведут себя тихо и прилично, за исключением одной-единственной личности, которая что-то бормочет вполголоса и ругается. Эта вполне могла бы оказаться Биргиттой, не будь она по всем признакам мужиком — с татуировкой и щетиной на подбородке. От своей сестры Маргарета готова ждать чего угодно, кроме такого превращения. Биргитта слишком гордится своим женским началом, чтобы вдруг поменять пол.
