Сердце — одинокий охотник - страница 80
Потом на смену ознобу пришел жар. По телу разлилось тепло. Он лег и словно погрузился во что-то горячее, красное и очень приятное.
Наутро показалось солнце. Нелепая южная зима кончилась. Доктора Копленда выпустили. У ворот тюрьмы его дожидалась кучка людей. Там был и мистер Сингер. Пришли также Порция, Длинный и Маршалл Николлс. Лица их расплывались, и он был не в силах их разглядеть. Солнце светило слишком ярко.
— Отец, неужели ты не понимаешь, что так нашему Вилли не поможешь? И чего ты поднял скандал у белых в суде? Самое для нас лучшее — это держать язык за зубами. И ждать.
Ее громкий голос надсадно отдавался у него в ушах. Они влезли в такси, и вот он уже дома — лежит, уткнувшись лицом в чистую белую подушку.
9
Мик не спала всю ночь. Этта заболела, и ей пришлось лечь в гостиной. Кушетка для нее была слишком короткой и узкой. Ей снились кошмары о Вилли. Прошел уже почти месяц с тех пор, как Порция рассказала, что с ним сделали, а она все не могла этого забыть. Два раза за ночь ей приснился страшный сон, и она просыпалась на полу. На лбу у нее даже выскочила шишка. А в шесть часов утра она услышала, как Билл пошел на кухню готовить себе завтрак. День уже настал, но шторы были спущены, и в комнате царила полутьма. Ей было странно просыпаться в гостиной. Даже как-то неприятно. Простыня сбилась и свисала на пол. Подушка валялась посреди комнаты. Она встала и открыла дверь в прихожую. На лестнице никого не было. Тогда она в одной ночной рубашке побежала в комнату окнами во двор.
— Джордж, подвинься!
Мальчишка лежал, свернувшись, на самой середине кровати. Ночь была теплая, и он был совсем голенький. Кулаки у него были крепко сжаты, и даже во сне глаза прищурены, словно он решал какую-то трудную задачу. Рот был открыт, и на подушке виднелось мокрое пятнышко. Она его толкнула.
— Погоди… — пробормотал он во сне.
— Подвинься на свою сторону.
— Погоди… дай досмотреть сон… дай досмотреть…
Она столкнула его на положенное место и легла рядом. Когда она снова открыла глаза, было уже поздно — солнце светило в окно. Джорджа и след простыл. Со двора доносились детские голоса и плеск воды. Этта и Хейзел разговаривали в соседней комнате. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову одна мысль. Она попыталась подслушать их разговор сквозь дверь, но слова трудно было разобрать. Тогда она с маху распахнула дверь, чтобы застать их врасплох.
Они читали киножурнал. Этта еще лежала в кровати. Рукой она до половины прикрыла фотографию какого-то актера.
— Вот отсюда он правда похож на того мальчика, который ухаживал за…
— Как ты себя чувствуешь, Этта? — спросила Мик. Она заглянула под кровать — коробка ее стояла на том же месте, где она ее поставила.
— Очень тебя это волнует, — огрызнулась Этта.
— Чего ты задираешься?
Лицо у Этты осунулось. У нее ужасно болел живот и яичник был не в порядке. Это имело какое-то отношение к ее нездоровью. Доктор сказал, что ей срочно надо вырезать яичник. Но папа сказал, что придется подождать. В доме нет никаких денег.
— А как, по-твоему, я могу себя вести? — сказала Мик. — Я тебя вежливо спрашиваю, а ты сразу начинаешь лаяться. Хотела тебя пожалеть, что ты больная, но разве с тобой можно по-человечески. Понятно, что я злюсь. — Она откинула со лба прядь волос и погляделась в зеркало. — Господи! Видишь, какая шишка! Лоб у меня наверняка треснул, факт. Два раза ночью грохнулась; видно, ударилась головой о столик возле кушетки. Не могу я спать в гостиной. На этой кушетке я ноги вытянуть не могу.
— А нельзя ли потише? — вмешалась Хейзел.
Мик встала на колени и вытащила из-под кровати свою большую коробку. Она внимательно осмотрела веревку, которой та была перевязана.
— Эй вы, лучше скажите, трогали вы ее или нет?
— Иди ты… — сказала Этта. — Очень нужно пачкаться твоим хламом.
— Только попробуйте! Я вас задушу, если тронете мои вещи.
— Ну, знаешь! — сказала Хейзел. — Мик Келли, ты самая большая эгоистка, какую я видала! Тебе на всех наплевать, кроме…
— Иди ты на фиг! — Она хлопнула дверью. Как она их ненавидит! Наверно, нехорошо так думать, но это правда.
Папа был на кухне с Порцией, пил кофе в своем неизменном купальном халате. Белки глаз у него были налиты кровью, и чашка дребезжала на блюдце. Он как заводной шагал с чашкой в руке вокруг кухонного стола.
— Который час? Мистер Сингер еще не ушел?
— Ушел, милушка, — сказала Порция. — Да ведь уже скоро десять часов.
— Десять! Ого! Никогда еще так долго не спала.
— Что там у тебя в этой шляпной коробке, которую ты вечно таскаешь?
Мик сунула руку в духовку и вытащила полдюжины оладий.
— Не спрашивай, и я тебе не буду врать. Не суй нос в чужие дела, не то плохо кончишь.
— Если осталось немножко молока, я намочу в нем хлебушка, — сказал папа. — Это называется «кладбищенская похлебка». Может, живот поменьше будет болеть.
Мик разрезала оладьи пополам и положила внутрь ломтики жареной телятины. Усевшись на заднем крыльце, она стала завтракать. Утро было теплое и солнечное. Тоща-Моща и Слюнтяй играли с Джорджем на заднем дворе. На Слюнтяе был купальный костюм, остальные сняли с себя все, кроме трусов. Они поливали друг друга из шланга. Струя воды сверкала на солнце. Ветер разносил брызги облачком, и облачко это переливалось всеми цветами радуги. На ветру хлопало развешенное на веревке белье. Белые простыни, голубое платьице Ральфа, красная кофта и ночные рубашки — все это, мокрое, свежее, было надуто ветром, как разноцветные шары. Погода стояла почти летняя. Мохнатые желтенькие шмели гудели вокруг жимолости у забора, выходящего в переулок.
