Сердце — одинокий охотник - страница 83
— Ты когда-нибудь плавал голый?
В лесу было очень тихо. Гарри ответил не сразу. Он озяб. Соски у него затвердели и стали лиловыми. Губы посинели, а зубы стучали.
— П-по-моему, н-нет…
В ней проснулось что-то бедовое, и она сказала, не подумав:
— Я бы попробовала, если и ты попробуешь. Что, слабо?
Гарри пригладил темные мокрые пряди:
— Почему…
Они сняли купальные костюмы. Гарри стоял к ней спиной. Он споткнулся, уши у него покраснели. Потом они повернулись друг к другу. Может, они простояли так полчаса, а может, не больше минуты.
Гарри достал с дерева лист и разорвал на мелкие кусочки.
— Давай лучше оденемся.
За время обеда оба не проронили ни слова. Они разложили еду прямо на земле. Гарри все поделил поровну. Вокруг царил сонный зной летнего дня. В глухом лесу не было слышно ни звука, кроме медленного журчания воды и пения птиц. Гарри, держа фаршированное яйцо, мял желток большим пальцем. Что ей это напомнило? Она услышала свой вздох.
Потом он сказал, глядя куда-то вверх, через ее плечо:
— Послушай, Мик, по-моему, ты очень красивая. Раньше я как-то этого не думал. Не то чтобы я тебя считал уродиной, а просто…
Она кинула в воду сосновую шишку.
— Пожалуй, нам пора двигаться, чтобы засветло попасть домой.
— Нет, — сказал он. — Давай полежим. Ну хоть минутку.
Он принес несколько охапок сосновых веток, листьев и серого мха. Она смотрела на него, посасывая колено. Руки ее были крепко сжаты в кулаки, а все тело натянуто, как для прыжка.
— Теперь можно поспать и со свежими силами ехать домой.
Они легли на мягкую подстилку и стали смотреть в небо, на темно-зеленые верхушки сосен. Птица пела такую грустную и прозрачную песню, какой Мик никогда не слышала. Высокая нота была словно у гобоя, а потом спустилась на пять тонов ниже и снова позвала, как вначале. Песня была печальная, как бессловесный вопрос.
— Ну и прелесть эта птица, — сказал Гарри. — Наверное, зеленушка.
— Вот если бы тут был океан! Лежать бы на песке и смотреть, как далеко-далеко плывут корабли. Ты ведь как-то летом ездил на взморье — расскажи, какое оно.
Голос у него почему-то был сдавленный, хриплый.
— Ну… во-первых, там волны. Когда голубые, когда зеленые, а на солнце блестят, как стекло. И на песке можно собирать ракушки. Вроде тех, что мы привезли в коробке из-под сигар, видела? И над водой там белые чайки. Мы были на берегу Мексиканского залива, из бухты всегда дул прохладный ветерок, там никогда не бывает такой жары, как здесь… Никогда…
— Снег, — сказала Мик. — Вот что мне хотелось бы увидеть. Холодные белые снежные заносы, как в кино. Метель… Белый холодный снег — и падает неслышно, падает, падает всю зиму напролет. Как на Аляске.
Оба повернулись разом. И прижались друг к другу. Она почувствовала, как он дрожит, а кулаки у нее были сжаты так, что казалось, сейчас треснут. «О господи», — снова и снова повторял он. Казалось, будто голову ей оторвали от тела и куда-то закинули. Глаза ее глядели прямо в слепящее солнце, и она что-то считала в уме. А потом все и случилось…
Оказывается, вот как это бывает.
10
Они медленно вертели педали, катясь по дороге. Гарри ехал опустив голову, сгорбившись. Длинные черные тени их тянулись по пыльной обочине, — приближались сумерки.
— Послушай… — начал он.
— Ага?
— Надо все толком понять… Необходимо. Ты… что-нибудь понимаешь?
— Не знаю. Наверно, нет.
— Послушай… Надо же что-то делать! Давай сядем.
Они бросили велосипеды и сели у дороги, на краю канавы. Сидели они далеко друг от друга. Позднее солнце припекало им голову, а вокруг было полно бурых осыпающихся муравьиных куч.
— Надо все толком понять… — повторил Гарри.
Он заплакал. Он сидел неподвижно, а слезы бежали по его белому лицу. Она даже думать не могла о том, из-за чего он плачет. Муравей укусил ее в щиколотку; она поймала его и поднесла к глазам.
— Понимаешь, — сказал он, — я ведь до сих пор даже не поцеловал ни одной девочки.
— Я тоже. Я ни разу не целовалась с мальчишками. Кроме родных.
— Вот и все, о чем я думал — только бы поцеловать ту девочку. Мечтал об этом на уроках и даже ночью, во сне. И вот один раз она назначила мне свидание. Я догадался, что она, наверное, хочет, чтобы я ее поцеловал. А я смотрел на нее в темноте и не мог решиться. Вот и все, о чем я мечтал… только бы ее поцеловать… А когда было можно, я просто не сумел, и все.
Она вырыла пальцем ямку в земле и закопала мертвого муравья.
— Виноват во всем я. Прелюбодеяние — ужасный грех, как на него ни смотри. А ты еще на два года моложе меня, совсем ребенок.
— Ну уж вранье. Вовсе я не ребенок. Хотя теперь я хотела бы им быть.
— Послушай. Если ты считаешь, что это надо, мы поженимся… тайком или все равно как.
Мик помотала головой.
— Мне это не подходит. Я никогда не женюсь ни на каком мальчишке.
— Я тоже никогда не женюсь. Честное слово… Я не просто так говорю, — это правда.
Его вид ее напугал. Нос у него вздрагивал, а нижнюю губу он так искусал, что она была вся в пятнах и в крови. Глаза у него горели, они были мокрые и сердитые. А такого бледного лица она еще никогда в жизни не видела. Она отвернулась. Все было бы не так ужасно, если бы он хоть не болтал. Она медленно обвела взглядом слоистую красно-белую глину канавы, разбитую бутылку из-под виски, сосну напротив, где висело объявление окружного шерифа о чьем-то розыске. Ей хотелось сидеть долго-долго, ни о чем не думать и ничего не говорить.
