Мягкая ткань. Книга 1. Батист - страница 17
– О палящих лучах солнца? – вежливо уточнял Даня.
Ему становилось скучно, но он боялся прерывать Мари. Ему нравилось, как она лежит. Ему почему-то все время казалось, что она это делает случайно, но в то же время без него она не стала бы вот так лежать, свободно и раскованно, и разглагольствовать, закрыв глаза.
– Да, о палящих лучах солнца, – подтверждала Мари. – Человек знает, он рождается и уже знает о них. Но почему же он идет и делает что-то?
– А что же, он должен просто сидеть и ждать, пока солнце ослепит его?
– Нет, нет, нет! – нетерпеливо кричала она, вскакивая с травы. – Ты не слушаешь меня, потому что пялишься на мои ноги. Прекрати это делать, иначе я тебя убью! Послушай, я знаю, что меня ждет целая жизнь. Я знаю это. Знаю, что будет дом, ребенок, будут друзья и враги, будет счастье. Все будет. Я узнаю что-то необыкновенное, буду ездить, видеть мир, я поднимусь на самую высокую гору, буду молиться во всех церквях, в Риме, Париже, Вене, прочитаю много книг, я стану прекрасной и старой в конце концов. Но почему же я так боюсь всего этого? Почему мне становится так скучно и страшно, когда я думаю о том, что все может кончиться в любую секунду? Ты понимаешь это? В любую секунду?
Чтобы успокоить ее, Даня рассказывал ей о море.
В Одессе он часто совершал серьезные заплывы. Он любил это делать, как и все остальные пловцы, в полном одиночестве.
– Я знаю это, я пережил. Когда плывешь несколько часов, вот там это и происходит, о чем ты говоришь. Вдруг ты понимаешь, что тело может отказать в любую секунду.
– Это не то! – опять кричала она на него. – Это риск! Ты делаешь это сам! А тут другое. Тут – страшное! Оно придет само, когда захочет!
– Так вот, – спокойно говорил Даня, – чтобы не бояться, надо плавать.
– Ну посмотри, посмотри, – задирала она его голову кверху. – Как можно этого не бояться? Это же правда прекрасно и страшно.
– Не может быть прекрасно и страшно, – упрямился он. – Если страшно, значит, отвратительно.
– Да нет же! Мне страшно, но я люблю этот мир. Просто я знаю, что солнце сожжет нас когда-нибудь. Спалит. Может быть, даже раньше, чем мы думаем. Смерть рядом, Даня! Будущее вот-вот случится!
– Ну и что? Пусть случится. Возможно, в этом будущем мы будем с тобой вдвоем. Что же в этом плохого?
– Каким образом? – сразу раздражалась она. – Каким образом мы будем с тобой вдвоем?
Даня рассказывал ей о своем отце. О том, что тот управлял имением в Николаевской губернии, а теперь управляет банком в Харькове. Он нанятый работник, но человек далеко не бедный. В Николаеве у них был дом и сад, в Харькове теперь прекрасная квартира. Большая, много комнат. И среди них – одна волшебная комната без окна. У Дани три брата и две сестры. Отец его очень добрый человек. У него большая черная борода. Вечером он пьет чай. И вся семья пьет чай.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – удивлялась она. – Даня, зачем? Этого ничего нет! Смотри на солнце, дурак!
И Даня смотрел на солнце.
В тот момент, когда они наконец договорились, их отношения изменились сразу. Появилась напряженность, которой никогда не было раньше. Появилась сухость и даже холодность. Все эти разговоры о палящих лучах солнца немедленно прекратились.
Теперь, встречаясь в тех же условленных местах, они никуда не шли, а просто стояли или сидели, часами обсуждая детали поездки.
Долгое время они никак не могли сдвинуться с мертвой точки, обсуждая число.
– Я не хочу ехать двадцать первого! – чуть не плача, говорила Мари. – Ну сколько же можно повторять тебе, а?
– А когда? Может быть, двадцать второго?
– Нет! Ты прекрасно знаешь, что и двадцать второго не хочу!
– Может быть, ты вообще не хочешь ехать?
– Даня! Не начинай, а? Ты прекрасно знаешь, о чем мы договорились. На что я согласилась. Но просто я хочу выбрать правильное число, чтобы всем удобно, в том числе и тебе. Что, не понимаешь? – спрашивала она, уже покраснев и разозлившись до последней степени.
– Все я прекрасно понимаю.
– Да нет, ты не понимаешь. Я же вижу.
– Перестань!
О том, что Мари имела в виду свои месячные, Даня, конечно, догадывался. Или наверное догадывался. Потому что в свои девятнадцать лет представлял эти женские дела весьма смутно, будучи воспитан в старорежимной, совсем не прогрессивной семье.
Однако Дане казалось, что она все время темнит и чего-то недоговаривает. Она очень не любила говорить с ним о своих отношениях с родителями.
Даня давно смирился с этим, но сейчас…
Сейчас он хотел от нее откровенности. Ему самому было нелегко. Предстоящие дни захватывали его настолько сильно, что он не мог думать ни о чем другом. И тут всякая ее уклончивость действовала на него, как электрический ток. Было больно, и он злился.
– Ты можешь сказать мне правду?
– Нет. Какую правду? Правда в том, что я с тобой еду. Только еще не знаю, когда.
Она хотела подгадать все таким образом, чтобы отец уехал из дома надолго. Отец видел ее насквозь. Но он часто уезжал. Приезжая, он наводил в доме порядок, добивался этого любыми способами: кричал, не давал матери денег, выставлял глупые претензии, доводил их до слез. Но он хотел знать про них все – куда они ходят, что делают, сколько тратят.
Мари его не боялась, но знала – убедить мать, что она уедет на побережье одна, можно только втайне от отца. Это был страшный риск, но она ему обещала. Она хотела этого.
О том, что они будут жить в разных гостиницах, договорились сразу.
