Есть ли жизнь в Маями? - страница 32
Лора была не то чтобы красива, но я, друзья, видимо совсем состарился. В последнее время одинаково нравятся женщины в любой комплектации при условии, если они лет на пятнадцать младше меня.
Ловко и, похоже, привычно - юный комбинатор Андриан Кано запустил свои щупальца везде, где только мог. Меня это устраивало. Мои обязанности на стенде выполняла теперь сеньорита Аламейда. Так что вмешиваться приходилось редко, только в исключительных случаях потребительского идиотизма.
Все остальное время я пудрил кассирам мозги, пудрил себе нос, и вожделением живописал с Лоры бесконечную маммограмму. У сеньориты Аламейды не было ни одного наряда, центром которого не стал бы угнетающий дух декольте размером с бухту Пёрл Харбор.
От Кендала до Катлер бэй не осталось ни одного стрипушника, где у Кано не было бы знакомых охранников. Фирма их больше напоминала военизированную сицилийскую мафию, а не ЧОП.
Тарасу очень доставляло ужинать в бандитских клубах большого Маями. Я ел тогда один раз в день - на завтрак, как и предписано мудростью. Но у нас с Тарасом была одна машина на двоих, и я вынужденно волочился по вертепам. Лора тоже всегда сопровождала нас, повторяя, что необходимо присматривать, как бы красавчик Андриан не засунул в чью-нибудь выгребную яму свой драгоценный штуцер.
Когда кокса маловато, действительно хочется идти в стриптиз или деловито потрошить неопытный по молодости женский кадавер. Если вам приходилось практиковать дефлорацию юных пери - то отсутствие видимых жизненных реакций, мумифицированная неопытность и резкий запах с их стороны, относят всю процедуру в разряд легальных форм некрофилии.
Но кокса у меня теперь много, слишком много - хочется просто полулежать эдаким кадавером в кресле самому. Ноу секс. Медитейшн колумбиано.
Чтобы разгоряченные танцами потные девицы не бухались мне со всей дури на колени, делая агрессивную попытку заработать и выводя из приятного оцепенения от внутренних переливов Петра Ильича Чайковского, я просил Лору садится рядом и выдавать себя за мою жену.
- Понимаешь, ласточка, я человек семейный. Каждый раз, когда пятерку этим лярвам в трусы сую, я как бы у жены с ребенком деньги ворую.
Лора ничего не знала о нашей теневой кокаиновой деятельности и обычно с презрением повторяла:
- Ты просто латентный гомик, Висенте. И наверняка уже положил глаз на моего бой-френда. В ваши байки о крепкой мужской дружбе я не верю.
Это фраза повергла меня в холодный пот - и правда, почему я вдруг стал слышать от кокса музыку голубого гения Петра Ильича, вместо обычного Сухово-Кобылина, ой прости господи - Римского-Корсакого?
Плохой знак. Кокаин и старика Зигги однажды подвел - весь психоанализ упоротый Фрёйд свел к достоевскому вопросу Гамлета - "пидор ли я или право имею"
Мозг устает от кокаинового овердрайва, начинается плавный отрыв от реальности. А как тут сбавить обороты - в следующие пять дней придется махнуть в домой и обратно за рулем. Двадцать два часа в один конец.
Я прошу Лору рассказать мне о жизни в Никарагуа. Лора училась на медсестру в универе Манагуа. В серой части Маями - среди выходцев из Латинских Америк - сотни медсестер, фельдшеров и ветеринаров. Некоторые - с советскими дипломами (на титульной странице -- Знак Качества). А Валуа учится в городском колледже на провизора. Проблема одна - найти в Маями постоянную хорошую работу крайне сложно. Если бы в Маями было много работы - туда давно бы вся Америка и переехала.
Мне нравилось смотреть на тяжелые тити Лоры, представлять возможную форму ее сосков и слушать рассказы об экзотических городах с почти русскими названиями - Гранада, Манагуа, Берег Москитов. Она показывала мне никарагуанские карбованцы - кордобы. На кордобах были изображены снятые в разные моменты карьеры певцы из поп-группы "Отпетые мошенники". Именно отпетым мошенником и нужно заделаться, чтобы твой портрет при жизни напечатали на кордобах.
***
Каждое утро по пути на шоу Тарас заруливает в кофеюшник Старбак. Он уже знает, что кофе я пить не стану, - ну какой, к черту, тут кофе. Я прошу его поставить машину в дальний угол парковки - лицом к большой урне. Не эстетично, но зато можно тут же опустить козырек, на обратной стороне которого есть зеркало, и внести в нос первые ранние горки утреннего продукта. Гутен морген, Маями, их либе в дых. И еще разок - дых.
Тарасу проснуться сложнее - надо постоять в очереди, а потом объяснять какой навороченный кофе включит в рабочий режим и его. Алмон Лечо Ванила Латте Пор Фавор. Так что я еще минут десять таращусь на урну, слушая, нежные переливы порошковой версии Чайковского. Урна - это декорация на сцене ежедневной пантомимы.
К урне подкатывает на велике седой негр лет шестидесяти в старинном синем камзоле и прической лицеиста Дельвига. Как можно носить тёплый камзол в Маями? Если на него шаловливо пришлепнуть медвежий логотип Москва-80, то он вполне сошел бы за нормального питерского или московского бомжуа, у которого от лесной воды и раннего цирроза слегка потемнели кожные покровы.
Дельвиг ловко подтягивает правый рукав камзола и начинает сосредоточенно шурудить в гигантской урне.
Я уже изучил его вкус - он ищет большой стакан, который в старбаке называют "венти". Как опытный лаборант с предосторожностью несущий взрывоопасную смесь, старец вытягивает стакан и ставит его на скамью. Потом, взглядом главрежа на генеральной репетиции, нигар сравнивает огрызки от найденных бутербродов и пончиков, и не спеша, как английский лорд приступает к завтраку.
Разные мысли посещают меня во время утреннего ритуала. Я представляю, как старик покатит после завтрака на пляж и просидит там, вместе с чайками до обеда, слушая бриз и сканируя линию горизонта выцветшими, слезящимися глазами.
