История Нины Б. - страница 72

— Вы с ума сошли, — сказал я в отчаянии. — Сдалась вам эта правда!

— Правда нужна всем!

В этот момент зажглись прожекторы, и в их свете мрачный тюремный двор стал казаться декорацией к фильму. Сквозь оконные решетки были видны бледные лица любопытных — заключенных и служащих, осужденных и судей. Все они уставились на троих людей, вошедших во двор через узкую дверь и остановившихся рядом друг с другом: это были маленький адвокат, молчаливый служащий криминальной полиции и Юлиус Мария Бруммер.

— Одну минуту! — крикнул Цорн фотографам и телеоператорам. Он протянул Бруммеру большие темные очки, которые тот сразу же надел. Бруммер, массивный, с угрюмым бледным лицом, был в синем костюме, белой рубашке и серебристом галстуке. В его розовой лысине отражались блики прожекторов. Он не произнес ни слова. Цорн возбужденно прокричал:

— Можно фотографировать!

Застрекотали камеры, засверкали молнии вспышек, защелкали затворы фотокамер. Перед стальной дверью разыгрывалась трогательная пантомима: Цорн пожимал руку Бруммеру. Бруммер пожимал руку чиновнику криминальной полиции. Цорн улыбался во весь рот. Чиновник улыбался смущенно. Лицо Бруммера не выражало ничего, и тем не менее этот обычно улыбающийся колосс смотрелся как олицетворение мести: я пришел, чтобы всем вам отплатить…

Камеры продолжали стрекотать.

Вперед вышел человек с микрофоном. Во дворе воцарилась тишина. Человек начал говорить:

— Господин Бруммер, от имени своих коллег по прессе, радио и еженедельным обозрениям я хочу задать вам несколько вопросов.

Рот Бруммера презрительно скривился. Он высокомерно махнул рукой в сторону своего адвоката.

— Господин Бруммер, — с готовностью заговорил доктор Цорн, — не будет отвечать на вопросы. Прошу вас обращаться ко мне, я его адвокат. В вашем распоряжении пять минут.

— Пусть говорит Бруммер! — прокричал кто-то.

— У нас мало времени, — холодно отреагировал на это адвокат.

— Господин Цорн, — начал человек с микрофоном, — означает ли освобождение вашего подзащитного из-под стражи прекращение следствия по делу?

— Следствие не прекращено. Пока. Однако список обвинений настолько сократился, что суд счел возможным не держать моего подзащитного под стражей.

— Можно ли сделать вывод на основании факта, что вы взялись также защищать и промышленника Швертфегера, что интересы обоих ваших подзащитных совпадают?

— Такой вывод из этого факта сделать нельзя. Я адвокат. У меня много клиентов.

Кто-то засмеялся.

Доктор Цорн потянул воротник своей рубашки:

— Мы подадим в суд на девять ежедневных газет, на один известный журнал и две радиостанции за клевету, так как они говорили о моем клиенте в немыслимой и совершенно недопустимой форме. За этим могут последовать другие обвинения.

— В результате чего так сильно сократился перечень обвинений?

— Без комментариев.

Кто-то подошел и стал рядом со мной, это был следователь Лофтинг. Сгорбленный и тощий, он стоял, держа руки в карманах мятых брюк. У него было бледное и грустное лицо, а мешки под глазами были в тот день особенно темными. Я молча кивнул ему, и он кивнул мне в ответ. Мы стояли в тени, позади прожекторов, за камерами…

— Вы считаете, что следствие проводилось непредвзято?

— Абсолютно. От имени моего клиента и от своего собственного я хочу поблагодарить следователя, доктора Лофтинга, за честное, непредвзятое и объективное расследование. Мне хотелось бы подчеркнуть, что в данном случае перед ним стояла крайне сложная задача. Но, уважаемые господа, я с сожалением вынужден констатировать, что отведенные на вопросы пять минут уже истекли. Машину, пожалуйста!

— Прощайте, — сказал я Лофтингу.

— До свидания, — тихо ответил он, — так как мы с вами еще увидимся, господин Хольден, поверьте мне!

Я медленно поехал в сторону горящих ламп и маленькой железной двери. Здесь я вышел из машины и открыл дверцу.

Прямо передо мной возник распрямившийся, массивный и мощный Юлиус Мария Бруммер. Он сильно и долго тряс мою руку. Тошнота от отвращения поднялась у меня в горле, но сильнее, чем отвращение, меня охватил страх. Я вспомнил слова Нины. Отныне этот человек действительно стал непобедимым, и это благодаря мне, именно благодаря мне.

Какой-то репортер сделал снимок в непосредственной близи от нас, от вспышки у меня зарябило в глазах, и я зажмурился. В следующий момент Петер Ромберг растворился в толпе журналистов.

Трое мужчин сели в машину, я сел последним. Нам вслед светили прожекторы и стрекотали камеры, яркий свет попал на зеркало заднего вида и ослепил меня еще раз. Потом он осветил доктора Лофтинга, мимо которого в этот момент мы проезжали. Доктор Лофтинг улыбался.

Мне пришлось отвернуться — я не смог вынести этой улыбки.

43

— Дома все в порядке, Хольден?

— Так точно, господин Бруммер.

Мы ехали по городу. Я был рад, что Бруммер сидел сзади. В таком положении он не мог видеть моего лица, над которым я потерял власть.

— Жена здорова?

— Так точно.

— Как Мила? Как старая Пуппеле?

— Все в порядке, господин Бруммер.

Раньше я не слышал, чтобы он так говорил: властно, требовательно, не допуская никаких возражений. Так мог говорить какой-нибудь высокопоставленный офицер из Генерального штаба. То, что приказывал этот голос, подлежало немедленному исполнению только потому, что его владелец обладал неограниченной властью… нет, такой властью обладало то, чем он располагал.