Моменты счастья - страница 69

516

Моя мама болеет, ей семьдесят девять. Не рассчитывая особенно на ответ, спросила ее об ощущении счастья в непростой, сиротской жизни. И к моему удивлению, мамочка сразу же, не задумываясь ни секунды (спросите кого-нибудь из нас, вряд ли сразу ответим, будем морщить лоб, напрягать память, стараться что-либо вспомнить…) начала свой незатейливый рассказ.

Детство. Предвоенные годы. Она – маленькая, года четыре, сестра старше на пять лет, отец (в то утро его дома не было) и мачеха (мама умерла, когда моей маме было одиннадцать месяцев).

Утро Светлого Христова Воскресенья. Проснулась. Дома – никого. Вспомнила, что мачеха с сестрой пошли святить куличи. Походила по дому – холодно и голодно. Подошла к печке, увидела горшочек, заглянула в него, а там – молочный кисель! Редкий случай. Ежедневная трапеза состояла из картошки и постных драников из той же картошки. А тут – кисель, да еще молочный! Как мы понимаем, он был предназначен для праздничного пасхального стола. Но наша героиня в силу своего возраста не подозревала об этом, а непрекращающееся чувство голода не позволяло думать больше ни о чем, кроме еды. Она взяла ложку и стала есть. Ела столько, сколько хотела. Наелась! Возможно, а скорее всего впервые за свою жизнь она почувствовала сытость. Ее разморило и потянуло в сон. Устроившись в уголке на глиняном, холодном полу (надо сказать, что спать было где, да только на теплой печи всегда спали мачеха с бабкой, детям не разрешали, а кровать стояла красиво заправленная, на ней никто не спал), маленькая девочка уснула крепким, детским, сытым сном.

Неслыханная дерзость! Вполне объяснимый поступок вечно голодного ребенка мог обернуться бедой. Могло попасть так, что мало не показалось бы. Не исключено, что за это досталось, только вот в детской памяти дальнейшие события не сохранились. Побои и ругань были обычным делом, а вот сытость и ощущения счастья от этого были испытаны впервые. Вот уж поистине…

Все записано со слов нашей мамы, ничего не преувеличено, не приукрашено. В назидание детям, внукам – цените, что имеете, умейте радоваться малому.

517

Это было в 1940, а может быть, в 1941 году. Первый теплый весенний день. Я с молодой, красивой мамой иду по улице Горького. Москва была очень чистая, как будто ее вымыли, и пустая. Мне от мамы передается светлое, радостное настроение, мы переходим на другую сторону улицы, а мимо проходят мальчишки и что-то весело нам кричат, мама оборачивается и смеется. «Что им нужно?» – «Они сказали, что я перчатку уронила, сегодня 1 апреля, день, когда можно в шутку обманывать!» Я поняла потом, что у мамы была особая причина чувствовать себя счастливой – она была в новом шикарном пальто, сейчас сказали бы – в дизайнерском. Что стоило достать его! Найти деньги в то тяжелое время! Потом была война, эвакуация, возвращение. А позже из пальто мама сшила мне, старшекласснице, платье для школьной формы. Конечно, и у мамы, и у меня были были более значительные и яркие моменты счастья, но, думается, я впервые осознала это чувство и запомнила навсегда этот весенний день и счастливую маму.

518

Маша, моя жена, входит в комнату с тестом на беременность. Я потряхиваю его как градусник, но сомнений нет – две полоски на месте. Счастлив ли я в этот момент? Безусловно нет. Мне тридцать, и мне кажется, что моя жизнь закончилась… Я ошибаюсь. Спустя год мы в Испании. Ромка, мой сын, у меня на руках. В ресторане к нам подходит официант, и, испугавшись незнакомого человека, в поисках защиты Ромаша обнимает меня. По моему телу водопадом разливаются мурашки. Ничего подобного я не испытывал никогда. Это первый случай в моей жизни, когда я понимаю, что категорически счастлив.

519

Мне десять лет. Лето. Мы на шашлыках в лесу несколькими семьями. Уже собираемся домой. Начинает накрапывать дождь. Как только мы все собрали и сделали первый шаг, начался сильнейший ливень. Делать нечего, надо идти домой. Мы идем и пытаемся чем-то накрыться, как-то спрятаться от дождя, но вскоре мы уже мокрые насквозь. В какой-то момент я понимаю, что уже все равно, что я промок до нитки и незачем осторожничать. И вот я уже иду прямо по лужам, заходя в них как можно глубже, резвясь в этой воде. Капли дождя теперь не вызывают дискомфорта, тело привыкло к прохладной дождевой воде и пышет энергией. Внутри чувство переполняющей радости и эйфории. Можно не бояться намокнуть или испачкаться, нет необходимости сдерживать себя, можно открыто выражать все свои чувства. Это первое ощущение свободы десятилетним мальчиком.

520

Мне скоро шесть лет. Я знаю, что он страшно в меня влюблен – постоянно дергает меня за косы, смотрит как-то странно, старается быть всегда рядом, постоянно выбирает меня в свою команду во время игры в «немцев и русских» (конечно же мы – «русские»), угощает семечками и ирисками «Кис-Кис». Девчонки мне завидуют – ведь он уже «взрослый», ему девять лет, он заводила, быстрый и ловкий, смелый и веселый. Его все ребята слушаются – он справедлив и всегда постоит за обиженного. Мне, конечно, лестно его внимание, но я не знаю, что мне делать с этим. Моя первая любовь еще впереди.

Но именно с ним я ощутила нечто необыкновенное. Однажды ласковым летним вечером, когда солнце уже клонилось на отдых, а стрижи и ласточки с громким свистом стремительно летали чуть ли не над нашими головами, мы начали играть в «большие» прятки, когда прятаться можно было далеко от воды – и за сараями, и за котельной, и даже в небольшой рощице перед нашими домами. Он быстро схватил меня за руку и крикнул: «Спрячемся в роще!» «Но мы же не успеем добежать», – возразила я. «Ничего, долетим мигом!» Сжав мою ладонь, он засмеялся и побежал. Я устремилась за ним. То ли его крепкая рука мне помогла, ли его настроение передалось, но я ощутила, что мое тело стало невесомым и я не бегу вовсе, а лечу вместе с ним, не касаясь теплой травы! Полет был таким реальным, а ощущение обжигающе ярким!