Если ты меня простишь - страница 19
Окей, Ваня, - согласилась я, открывая окно и запуская внутрь салона теплый воздух.
Домой я вернулась уставшая и чуточку счастливая. Все еще вспоминая наше свидание (дружескую встречу?) с Ваней, я поднималась по ступенькам в свою комнату общежития. Мне показалось, что мы с ним старые друзья, приятели или хорошие знакомые. За веселыми шутками и разговорами незаметно весело пролетело время. Ваня подвез меня к общежитию и пожал мою руку на прощание. Я не понимала, что означает для него наша встреча и не строила особых иллюзий на его счет, все-таки кольцо на пальце смущало очень.
Мне до боли не хотелось видеть Марину, и тем более разговаривать с ней. Но радовало одно – возможно, мы видимся последние дни или месяцы с ней. Совсем скоро Зоя Степановна расскажет, чего от меня хочет, и я получу свой приличный гонорар, спустив его на покупку квартиры в столице.
Я щелкнула замком, вошла в комнату и с радостью отметила, что Марины здесь нет. Быстро приняв душ, я легла на кровать, достала телефон и включила музыку, сладко засыпая и не думая ни о чем.
Я бегу по поляне. Поляне усаженной цветущими колосками, которые больно колют в босые ноги. Я вижу впереди себя Зою Степановну. Она сидит в своей инвалидной коляске, прямо посреди колосков. Ее коляску почти не видно, как и того, что она не может ходить. Я перевожу взгляд на ее лицо и вижу, что она задыхается, сжимая своими худощавыми руками горло.
В моих руках Мирапристин, ее спасение от боли и страхов. Я бегу, со всех ног, чувствуя как по ногам струиться кровь. Кажется, колоски больно ранят, ноги сбиваются о камни, но я не обращаю на них внимание. Мой взгляд устремлен на ее лицо, я должна ей помочь. Скорость увеличивается, расстояние становиться меньше, я тяжело дышу. Когда до Зои Степановны остается бежать меньше пяти метров, я чувствую, как спотыкаюсь об огромный булыжник и падаю в черную бездну. Мне ее не спасти.
Раскрыв глаза, я вижу свет в своей комнате. Нащупав на тумбочке наручные часы, я смотрю на время – 09:00. Кажется, я обещала Зое Степановне, что приеду сегодня с утра пораньше, но дурацкий сон длился слишком долго. Я осторожно поднялась с постели и посмотрела на кровать соседки. Кажется, Марины не было дома со вчерашнего вечера. С облегчением вздохнув, я достала из шкафа белые обтягивающие брюки, розовую блузу и, не гладя напялила их на себя. «Сойдет», - подумала я посмотрев в зеркало. Я наспех расчесала волосы, которые торчали в разные стороны, и направилась к выходу.
Утром, в метро, мне повезло гораздо больше – я быстро и без проблем добралась к дому Зои Степановны, привычно поздоровавшись с вахтершей. Сегодняшний сон не давал мне покоя, и не дожидаясь лифта, я пешком поднялась на восьмой этаж, постучав в двери квартиры.
Фух, с Вами все в порядке, - сказала я, увидев Зою Степановну в хорошем расположении духа.
Да, как видишь, еще жива, - улыбнулась она.
Я прошла в кухню и поставила чайник.
Зоя Степановна, вам чай? – крикнула я, доставая заварку.
Женщина въехала на кресле в просторную кухню с тем же альбомом, усыпанным фотографиями.
Продолжим рассказ прямо на кухне, хотя ужасно не люблю мешать готовку и личные дела, - скривилась Зоя Степановна.
Ладно, - я села рядом и навострила уши, ожидая новой порции рассказа.
Подмосковье. 1961 год.
Дни без отца в доме проходили мрачно и без лишних разговоров. Все что я хотела спросить у матери, заканчивалось ее раздражительностью и слезами. Она наполняла прозрачный хрустальный бокал темно-красной жидкостью и пила наедине с собой. Пила до тех пор, пока не начинала блевать прямо посреди гостиной. Из опрятной женщины, которая всегда и везде «держала лицо» она превращалась в запойную алкоголичку, пока наконец поздно вечером у ворот не остановилась наша белая Волга с отцом на заднем сидении. Он курил, приоткрыв окно. Сделав последнюю затяжку, он выбросил бычок из окна и вышел на улицу. Мама стояла и смотрела на него, боясь подбежать, боясь спугнуть. Отец открыл калитку и вошел на территорию дачи, сжимая свой кожаный коричневый портфельчик в правой руке. Когда он миновал тропинку и подошел к дому, мама бросилась к нему на шею со всех ног.
Они отпустили тебя? Все же будет хорошо, правда? – плакала она, сжимая руками его шею и осыпая поцелуями.
Все будет хорошо, Аня. Будет, - сказал отец и прижался к матери.
Они стояли, не разжимая объятий, а я впервые видела их искренние чувства, их любовь, которую они не боялись показать здесь и сейчас. Когда мама отстранилась от него, отец раскрыл свои объятия для меня. Я тогда еще не понимала, насколько все было серьезно, и что я с легкостью могла его потерять навсегда.
В тот вечер я решила остаться рядом с семьей – Дарья приготовила утку с яблоками и картошку по-деревенски. На нашей подмосковной даче вкусно пахло, было уютно и тепло как никогда. На улице лил сильный ливень, порывистый ветер обрывал провода на улице, и вскоре света не стало по всему поселку. Мы ужинали при свечах – я, мама и отец. Его глаза лихорадочно блестели, он уминал свою порцию за обе щеки. Запив ужин бокалом красного вина, он немного расслабился и заговорил.
Зося, будь другом – не водись больше с Ниной, - сказал отец, подкуривая сигарету и подвигая к себе серебряную пепельницу с гравировкой.
Вилка упала из рук, с грохотом опустившись в тарелку. Я медленно дожевывала ужин, мысленно думая, что такого могла сделать Нина? Чем она или ее семья могла насолить отцу?
